Владимир Константинов - Между земным и небесным

Во-вторых, любовь не мыслится в буддизме как совершеннейшее состояние бытия. Конечно, буддисты прежде всего люди, и, как и все люди, они считают, что лучше любить, чем ненавидеть.

Но есть все же такое состояние души, которое в буддизме мыслится как возвышающееся над любовью. Это – БЕССТРАСТИЕ. Буддийский идеал недеяния предполагает, что человек должен остановить все свои действия, чтобы они не порождали следствий и не продолжали «кармической цепи» бесконечных чередований следствий и причин. Остановить все действия означает: в том числе и те действия, которые происходят не в физическом мире, а в «ментальном», т.е. – остановить все движения ума и все движения сердца».

Правомерно ли таким образом ставить вопрос? Прежде хотелось бы уточнить, о какой любви идет речь! Если о человеческой, то она не может рассматриваться, потому что замешана на страстях, а если о Божественной, которая отдает, не считая, и ничего не требует взамен?

Вы видите, бесстрастие мыслится в буддизме как возвышающееся над любовью. А о чем у нас шел разговор в начале данной главы? Святые отцы считают бесстрастие даром Божественной благодати.

По слову св. Иоанна Лествичника, «бесстрастие есть воскресение души прежде воскресения тела, или, совершенное, после Ангелов, познание Бога и чистота, вводящая в нетление тленных».

Поэтому данное сравнение кажется странным. Ведь святоотеческое учение о любви говорит как раз о бесстрастии как о «чистоте, вводящей в нетление». Мы знаем множество значений слова «любовь», но нас интересует одно – любовь как производная бесстрастия.

Мы не знаем, сколько значений это слово имеет в буддизме. Но если они говорят, что бесстрастие – это состояние, при котором останавливаются все действия, в том числе и все движения ума и все движения сердца, то мы находим, что в этом есть очень много схожего с православием:

Преп. Исихия, пресвитер Иерусалимский говорит: «Образцом СЕРДЕЧНОГО БЕЗМОЛВИЯ да будет тебе держащий в руках зеркало и смотрящий в него со вне; и тогда ты увидишь, как в сердце твоем будет мысленно написываться и злое и доброе».

«Блюди присно, чтобы никогда никакого помысла не иметь в сердце своем, ни бессловесного, ни благословенного, дабы таким образом удобно было тебе узнавать иноплеменников, т. е., первородных сынов Египетских».

Может быть, все дело в терминологии?

Не хочу, чтобы кто-либо подумал, что я подвожу некую платформу под экуменизм. Напротив, считаю величайшей глупостью, зная тропу, ведущую к вершине, не по ней идти, а бегать вокруг горы, сравнивая тропы.

Мы могли бы обойти данный вопрос, тем более что тема эта весьма сложна, если бы в православной среде не было распространено надмение, порождаемое поставлением себя на первое место при сравнении религиозных течений. В мою задачу не входит опровергнуть дьякона Андрея Кураева – может быть, я чего-то недопонимаю в данной логике – это естественно. Но хочу обратить ваше внимание на тот факт, который встает пред нами во весь рост, как только мы начинаем сравнивать себя с иными религиями.

Православие! Какую гордость мы испытываем произнося это слово и отождествляя себя с ним. Кажется, мы в этот момент соприкасаемся с чем-то великим. Но как только мы отнесли себя к категории «православный», мы тут же отделили себя от всех остальных. Таковы правила игры. Люди, причислив себя к той или иной группе, разделяют традиции данного образования, образ жизни, форму, содержание, ценности. Во всяком случае, так должно быть. И все это запечатывается словом – названием. Если кто-то начинает говорить или действовать, не соотнося свои действия с данным образованием, он автоматически выпадает из него или его исторгает среда, видя в нем угрозу к разрушению системы. Поэтому, любое образование (система) стремится в лице ее лидеров выработать единый алгоритм действий и стремится к однотипному мышлению. Так на этом фоне лучше видно чужака, который, вливая новизну, раскачивает конструкцию.

Но такие люди с нестандартным мышлением есть и будут всегда. Поэтому конструкцию необходимо забетонировать таким образом, чтобы она не имела возможности раскачиваться. Этот процесс естественный, и благодаря ему начинают формироваться догматы – основные, незыблемые положения, которые являются опорами – скрепляющими столбами. И тут мы встречаемся с первым парадоксом: говоря о свободе, запираем себя в клеть догматов. Но, в конце концов, это решаемо, и в свое время церковь была спасена от торжества ересей. Но законсервировав себя подобным образом, человек делается неудобоповоротливым и неспособным отвечать на возникающие вызовы, потому что внешняя среда изменяется, искушения и соблазны стремительно развиваются вместе с технологиями, а противостоять всему этому натиску приходится консервативной структуре, неповоротливой и не имеющей инструментов для борьбы с новыми вызовами современности, потому что она находится в замороженном состоянии.