Нина Гайкова - Русская душа, русская мысль, русская боль

Само название статьи уже подразумевает понятия – «сверх» чего-то – и вот ещё один, может быть, самый яркий пример: «Аза отвечала, что её доброта не была безрассудна, потому что теперь она лишь одна потерпит несчастье, а без этого погибало целое семейство».

А пресвитер, разделяя с девушкой хлеб и печёную рыбу, говорит о том, что легче страдать самому, чем видеть страдания другого. Только принёсшая такую великую жертву Аза, как мы помним, ещё не была христианкой – и даже не слышала о Христе, – но насколько похожие по сути … даже не просто мысли, а жизненное кредо героев!

И, наконец, последние слова и мысли героини перед тем, как она собралась прервать все земные страдания, но, к счастью, встретила друга Исаака-сирийца: «Голод приблизился, мучительный голод… но я не ропщу… Я посылаю последний привет мой небу, которое внушило мне решенье любить других больше себя, и с тем умираю!» Думаю, что слова её, особенно выделенные, в комментариях вообще не нуждаются! Остаётся лишь вспомнить, что произносит их главная героиня тоже ещё до той судьбоносной встречи. Только она уже «возлюбила»!

Понятно, что всё происходящее глубоко символично, возможно, даже более, чем в упоминаемых ранее произведениях. Понятно, что спасённый Азою эллин не мог остаться безучастным к бедствиям той, которая спасла жизнь всей его семьи. Но ведь цель-то писателя именно в том, чтобы показать высокую жертвенность, возводящую к небу – этот очень тернистый путь. И награду в конце пути!

Тогда совершилось чудо: когда отверженная египтянка лежала больная "в малой хлевине", туда к ней среди ночи вошли "два светлые мужа" и одели её в белые "крестильные ризы". В них и осталось на земле мёртвое тело Азы, а живой дух её отлетел в обитель живых.

Кончина Азы, одетой в крестильные ризы, сделала затруднение клирикам: они недоумевали, по какому обряду надо похоронить эту женщину, но неожиданно

пришёл тот чужестранец, который говорил с усопшею Азою у берега Нила. Он был философ и пресвитер сирийский, друг Исаака-сирийца – он вернулся сюда с дороги по внушению духа. Он наклонился над Азой и стал читать христианские

молитвы, а пока он молился, тело Азы зарыли в землю, но сириец ещё долго

стоял и смотрел вдаль – он что-то думал, он был в восторге и двигал устами.

Его спросили:

– Верно, ты видишь что-нибудь чудное?

– Да, – отвечал он, – я вижу, как будто бы небо отверзто… и туда… кто-то входит…

– Неужто блудница?

– О нет!.. блудницу вы закопали в грязи – я вижу… как лёгкая струйка с калёного угля сливается с светом – мне кажется, это восходит дочь утешенья».

Не принявшая «официального» Крещение стала Аза «дочерью утешенья» за свою любовь и жертвенность! И, думаю, совершенно очевидна мысль как авторов древней легенды, так и русского писателя: главную героиню, как и всех, возлюбивших других более себя, примет Тот, о ком говорил пресвитер; Тот, за кем последовала Аза, ещё не слыша о Нём! Возможно даже, что воплотились в произведении и ещё одни слова Спасителя: "Не будет ни иудея, ни эллина, ни римлянина". (Завершая разговор об этом, пожалуй, одном из самых сложных произведений Н.С.Лескова, опять хочется обратиться к …советской литературе. В повести М.А.Шолохова «Судьба человека» есть образ еврейского доктора. Захваченный вместе с другими в плен, на вопрос фашистского палача о национальности, герой с достоинством отвечает: «Я врач». Зная, что будет расстрелян одним из первых, доктор спрашивает, кому нужна помощь! Скорее всего, он не был крещёным и даже не думал об этом – но и он «возлюбил других больше себя»; он «сын утешения»; и его примет Тот, кто принёс себя в жертву ради спасения людей! Так что и этот, по сути, эпизод – ещё один очень яркий пример и «сверхнационального», и «сверхвременного»).

А теперь подумаем над вопросом, который имеет непосредственное отношение к теме исследования: почему же те или иные произведения переводят на другой язык, обращаясь к иному языку, к иной культуре и, даже, к иной религии? И, конечно же, – не все подряд. Обратимся к упомянутому выше философскому труду «Основы христианской культуры». Итак, И.А.Ильин писал о «сверхнациональном» как об очень важном для любой нации, вернее, для всех наций – и это не какие-то внешние проявления,

а скрепляющее духовно – нравственное начало,

о чём и идёт речь в статье, в противоположность «интернациональному» – т.е. «безнациональному», которое этого начала лишено.