Владимир Головин - По ту сторону смерти. Ответы на вопросы

Я знаю, что сейчас в Греции это муссируют, но форма погребения не догматизирована, нет принципиального «за» или «против», однако существует традиция. Какая? Мы знаем, что тела воскреснут, поэтому для нас не просто тела. С чем мы, православные, сравниваем тело человеческое? Как, например, гусеница превращается в куколку, а потом в бабочку. Какое отношение к этой куколке? Это нечто, из чего выйдет бабочка с крыльями, красивая. Гробы ведь это у нас, в нашей полосе делают, это не общехристианская традиция. Вспомним, как раньше хоронили? В восточной традиции – саван. Кстати, в Крыму у нас многие первые проповедники, епископы, были из Иерусалима. И потому там, на юге, среди предков нашего народа, которые входили в готский союз, первые христиане были похоронены без гробов, по иерусалимской традиции – в саване. Заматывали, как в кокон. Это не потому, что так надо, а как напоминание, что как из кокона выходит красивая бабочка, с крыльями, летящая в небо, то это ждет и нас – небо, новая красота. Поэтому в погребении в землю, омовении, в саванах есть некий смысл, говорящий о вечности в христианском понимании, а в кремировании этого нет.

Мы, православные, осознаем, что Христос воскрес телом, что тела – наследники жизни вечной, поэтому для нас тело умершего – это не костюм, который человек снял с себя в момент смерти. Вот есть у буддистов такое понятие, как костюм сняли – и всё. А у зороастрийцев (зороастризм – очень древняя религия, названная по имени своего основателя пророка Заратуштры – ред.) вообще тело – это скверна, они тела не хоронят в землю, а кладут их в Башню молчания (погребальное сооружение в зороастрийском религиозном обряде – ред.), чтобы птицы их расклевали, чтобы не оскверниться.

А мы знаем, что это не так, что тела – наследники вечности, поэтому имеем к ним особое отношение. Тем более что у тех, кто достиг высот святости, и тела-то другие, нетленные. Поэтому у нас есть почитание тел умерших. Пасха – празднование воскресения тела Христа, душою-то Он как Бог бессмертен. Память святых, например, перенесение мощей угодников Божиих. Канонизация – открывание мощей – почитания тела усопшего человека. Ну, представьте себе, какого-то угодника Божьего, его при жизни таким не считали, кремировали, а потом засвидетельствовали, что он – святой, а его мощи сожгли.

Всё-таки прямого запрета нет, сказать, что это влияет на душу, нельзя сказать, но если быть православным, то православие должно выражаться во всем: в одежде, походке, голосе, во взгляде и в форме похорон тоже. Поэтому для православных всё-таки ближе погребение в землю, тем более что и для нас, живых, это имеет значение. Когда мы идем на кладбище, мы видим: покойники лежат лицом на восток, крест на могиле – это всё о чем говорит? Почему на восток кладем? Потому что они воскреснут. Как солнце с высоты востока придёт Христос второй раз. Почему крест? Потому что для них есть возможность воскресения в жизнь вечную, а не в муку вечную, если они жили силой распятого Христа. Это ещё для нас имеет значение большое. А когда мы относимся к телам, как к мусору, понятно, – это не православно.

И да, и нет. Кто отошёл в вечность отсюда уже в состоянии предчувствия рая, и чем сильнее это, тем больше в нём именно свободы раскрывается. Но свобода не в смысле анархии, вседозволенности в нашем земном, ложном понимании, а в смысле свободы выражения в любви. То есть свобода, направленная лишь на благо. Не в смысле твори, что хочешь. А в смысле ничего не хочется, кроме блага, любви.

Для тех, кто в предчувствии ада сейчас пребывает, вот о них так можно говорить: в зависимости от степени падения о степени связанности воли. Поэтому, например, во время Ветхого Завета, до пришествия в мир Христа, вечность называлась шеол (обитель мёртвых в иудаизме – ред.) на языке библейском, страна забвения, полусон, кисельное состояние, даже у праведников. Одебелевшее от греха естество не могло принять Бога даже у праведников. Только после жертвы Христа, преображения во Христе праведники получили восход, а до этого пребывали в таком состоянии. Это можно назвать страной забвения. В Библии написано: «Не мёртвые воспевают Тебя, Господи» (Пс. 114), то есть все мертвые. В то время – да.

Для тех, кто в состояние ада войдет, связанная воля будет источником муки. Желания греховные сохранятся, например, я люблю изысканный извращенный блуд, но тело-то будет другое, возможности удовлетворить не будет, а жажда этого будет. Я люблю обожраться, а тело не сможет принять еду, её и не будет. Возможности удовлетворить не будет – это тюрьма. Желание есть, возможности нет. Для меня удовольствие – осуждать всех. Тогда не будет возможности осуждать. В раю – все вместе. В аду – все порознь. В аду не будет кучки грешников, каждый сам по себе – отдельно. Слово «ад» переводится, как тюрьма. Как камеры-одиночки, так можно сравнить. Никого не вижу, значит, и осудить не смогу. Желание есть, а нет возможности. Это, как например, если меня парализовало, я лежу, чувствую: перележал бок, а повернуться нет никакой силы, и некому помочь. Или чешется, а почесать нет возможности. Такое состояние нескончаемое, оно не усиливается, но не удовлетворяемое, поэтому страшно.