священный текст - Чиначара-тантра

Исследователи обычно считают, что Чина и Махачина служат названием одной и той же страны. Х. Шастри, оспаривая утверждение, что Чина – это Китай, указывает, что в легендах о приходе Васиштхи в Махачину, содержащихся в ЧЧТ и других текстах, всегда говорится о склонах Гималаев, стало быть, речь идет о районах Тибета, граничащих с Индией [Shastri 1998: 14–15]. По мнению Б. Какати, Махачина – это Тибет [Kakati 1948: 31]. Туччи отождествляет Чину с Канаваром в долине реки Сатледж [Tucci 1971: 549–550]. Бхарати полагает, что Чина охватывала все земли к северу от Гималаев, Тибет и по меньшей мере части Монголии и Западного Китая. Он указывает на то, что Угратару в ПкТ называют «почитаемой северянами» (auttarīyaiḥ ārādhitā). Исследователь считает, что речь идет именно о тибетцах, но не о кашмирцах или непальцах, потому что эта богиня не почитается ни в Кашмире, ни в Непале [Bharati 1975: 60–61, 79]. По мнению Багчи, Чина – это Монголия [Bagchi 1939: 46–47], в то время как Леви указывает на Китай [Lévi 1905: 347]. Сиркар на основе собственной интерпретации ШСТ (III. 7.48–49) отождествлял Чину с Тибетом и Махачину с Китаем [Sircar 1971: 103–104]. Согласно же Д. Уайту, слово mahācīna могло использоваться одновременно для обозначения Китая и Тибета [White 1996: 64]. А Паду полагает, что под этими обозначениями скрывается Ассам или же, возможно, Тибет [ Tāntrikābhidhānakośa 2004: 249].

Хотя термин «чиначара» встречается уже в РЯТ (16.25; 64.55–65, 113), связанные с чиначарой обряды подробно описываются только в НилаТ (главы 9–10) и особенно в ЧЧТ [Bühnemann 1996: 476]. Кроме того, чиначара упоминается в ЙониТ (8.9–10) и БНТ (4.106). Ссылаясь на мнение ряда исследователей (Леви, Багчи, ван Гулик), Н. Бхаттачарья полагает, что термин «чиначара» связан с тем, что индуистский тантризм может являться плодом китайского (прежде всего даосского) влияния [Bhattacharyya 1960: 143; Bhattacharyya 2005: 98–109]. Он также обращает внимание на то, что излюбленный цветок Богини – это javā – гибискус, или китайская роза [Ibid.: 109]. Кроме того, в другом месте исследователь высказывает предположение, что слово mahācīna может обозначать «Монголия» [Ibid.: 111]. Сходной точки зрения придерживается и А. Паду, утверждающий, что чиначара, без сомнения, имеет буддийское происхождение [ Tāntrikābhidhānakośa 2004: 249], а ранее подобное утверждали С. Леви и ван Гулик [ван Гулик 2000: 388].

Однако, по мнению Л. Бернацки, термин «чиначара» вовсе не свидетельствует о китайском или тибетском происхождении описываемых в тантре ритуально-мистических практик, скорее, это проявление средневекового «ориентализма», когда нечто необычное или осуждаемое обществом связывалось с жителями периферии или с соседями. Исследовательница указывает на то, что реальные практики, распространенные в Китае и на Тибете, совершенно не напоминают те, которые описаны в ЧЧТ [Biernacki 2007: 32]. В подтверждение мнения Л. Бернацки можно привести следующий аргумент. Как известно, в даосизме и буддийском тантризме (в отличие от индуистского) в ритуале исключается семяизвержение [ван Гулик 2000: 63–64, 162–163; Bharati 1975: 265]. В ЧЧТ, напротив, извержение семени, именуемое «полным подношением» (pūrṇāhuti), выступает неотъемлемой частью ритуально-мистической практики. Что касается тенденции переносить все «нехорошее» на соседей, то уже в Мбх оргиастические праздники и употребление алкоголя приписываются народностям, жившим на периферии индоарийской культуры: мадрам и бахликам (VIII. 27.71–91; 30.14–33) [Махабхарата 1990: 101–102; 110–111]. А у многих народов Европы такое пугающее явление, как магия, часто связывалась с соседними этносами. Так, русские считали самыми сильными и опасными колдунами представителей финно-угорских племен (карелы, финны, мордва). Вспомним хотя бы волшебника Финна из поэмы Пушкина «Руслан и Людмила»! В это время карелы смотрели на лопарей как на коварных чародеев. Сами же лопари были такого же мнения о своих соседях – шведах. И все европейцы приписывали магические способности цыганам [Токарев 1990: 452]. Так и в головах индийцев могли возникнуть представления о связи культов грозных божеств и «запретных» обрядов с их китайскими и тибетскими соседями. Заметим, что в буддийских источниках, где речь идет о Таре, упоминание о каких-либо трансгрессивных ритуалах вообще отсутствует. В индуистских же тантрах, напротив, акцент делается на том, что Таре поклоняются не на пути Вед, но прибегая к трансгрессивным ритуалам [Bühnemann 1996: 476]. Мнение о том, что индуисты могли целенаправленно «сослать» за высокие Гималайские горы культы и практики, противоречащие брахманской ортодоксии, разделяет и А. Бхарати [Bharati 1975: 79].