Павел Дорохин - Сталин и Церковь глазами современников - патриархов, святых, священников

Когда после революции 1905 года государь император Николай II предложил высшим иерархам церкви свою кандидатуру на служение в качестве патриарха (тогда готовился Поместный собор Русской Православной Церкви для избрания патриарха), они промолчали. Это означало отказ. Последующие события (1917–1918 гг.) показали причину этого молчания – почти все церковные иерархи изменили присяге, отступили от православного императора, присягнули масонскому Временному правительству.

В государстве, армии и народе также пошатнулась вера, люди заботились только о своей корысти и безопасности. Вот что о том бурном времени писал в 1906 году святой праведный Иоанн Кронштадтский:

«Вера Слову Истины – Слову Божию исчезла и заменена верою в разум человеческий; печать… в большинстве изолгалась – для нее не стало ничего святого и досточтимого, кроме своего лукавого пера, нередко пропитанного ядом клеветы и насмешки, не стало повиновения детей родителям, учащихся – учащим, и самих учащих – подлежащим властям. Браки поруганы, семейная жизнь разлагается. Твердой политики не стало… все желают автономии, даже средние и высшие духовноучебные заведения позабыли о своем назначении: быть слугами Церкви и спасения людей. Не стало у интеллигенции любви к Родине, и она готова продать ее инородцам, как Иуда предал Христа… Правды нигде не стало, и Отечество на краю гибели…»

В среде духовенства в те времена процветали пороки, свойственные всему обществу. Именно от этих пороков многие дети священнослужителей бежали в революцию. Бежали в надежде «собственной рукой» построить «новую, светлую жизнь». О внутренних устремлениях молодого семинариста Иосифа Джугашвили говорят его стихи, печатавшиеся во многих грузинских сборниках и школьных учебниках тех лет:

Со всей пламенной энергией юного сердца, стремившегося осчастливить человечество, он ринулся в революционную борьбу. И за два десятка лет стачек, ссылок, побегов, идейной борьбы, партийных склок, войн, восстаний, демонстраций молодой революционер отчетливо увидел, что в среде его сотоварищей намного больше людей, «хранящих в сердце тьму», озабоченных не величием России, счастьем и благополучием, а борьбой за удовлетворение личных амбиций, тщеславия, мании величия, корыстью, местью, злопамятством. И он стал бороться с этими «старыми революционерами» всеми доступными ему способами.

Он боролся за величие России и фактически сохранил Церковь Христову от погрома, проводившегося троцкистами, в большинстве своем ненавидевшими и Церковь, и Россию, и русский народ с его историей.

Наверное, неслучайно он был крещен в память Иосифа Обручника, сохранившего Пресвятую Деву и Ее Божественного сына в страшные времена гонений царя Ирода.

Двадцать лет, проведенных в Церкви, безусловно, оказали на него неизгладимое воздействие. Вот что читаем об этом в книге «Митрополит Илия (Карам) и Россия»:

«…Его труды и речи, легко запоминающиеся и доступные восприятию самого простого человека, были весьма схожи с проповедями, нося неизгладимые черты церковной логики. Способ выражения мыслей, манера его писем напоминали послания известных духовников. К этому следует отнести поразительную манеру выслушивать собеседника, умение вызвать на откровенные признания; вдохнуть, когда нужно, веру и надежду. Многие современники подчеркивали скромность его одежды, бытовую неприхотливость, простоту пищи.

…По свидетельству монахини Сергии (Клименко), за Сталина «молился схиархиепископ Антоний (Абашидзе). Он был инспектором той семинарии, где учился Сталин. И когда Сталина за «проказы» сажали в карцер на хлеб и воду, он его жалел и посылал ему покушать. А когда времена переменились, когда уже Сталин стал самодержцем, а он архиепископом, его хотели арестовать. И вот Сталину дали знать: помнишь князя Абашидзе, который тебе кушать посылал, когда ты в карцере сидел? И Сталин сказал: «Не трогать его». И владыка Антоний за него молился и что-то ему вымолил. Уж какая судьба Сталина, мы не знаем, это Бог один знает, но все-таки с него началось освобождение».