Евгений Мельников - Зов из глубины веков

Прибыв туда, как паломник, чтобы приобщиться к духовной жизни насельников монастыря и вдохновиться их подвижническим трудом, он остановился там в местной гостинице. И в тот же день, по его словам, куда бы он ни зашел от паломников и трудников-рабочих монастыря всюду ползли слухи о некоем шамане, живущем поблизости от монастыря и вносящем смуту в жизнь насельников. По непонятным причинам этот шаман был как бельмо на глазу у всех, кто посещал этот монастырь.

Дело обстояло так, что неведомый шаман беспокоил многих, и тех, кто его видел и тех, кто только слышал о нем. Кто-то видел его, плавающим на своей лодке по озеру, раскинувшемуся недалеко от монастыря. Кто-то говорил, что видел его поздним вечером в лесу, проводящим свои непонятные диковинные ритуалы, отличающиеся зловещими впечатлениями. Но никто не мог рассказать что-то вразумительное о таинственном шамане. Никто лично с ним не говорил и никто не знал, как так вышло, что рядом с православным монастырем живет шаман язычник. Тарас только и принял за данность, что все поголовно сошлись на том, что шаман сумасшедший и ничего с ним поделать нельзя, так как с помешанного и спроса нет.

Тарасу, как ревностному приверженцу православия всегда были противны любые язвительные нападки на церковную жизнь, и любая хула, критичное отношение к верующим воспринимались им с болезненным чувством стыда за людей, не приемлющих взглядов верующих и выступающих в роли обвинителей и порицателей. Случай с шаманом же показался ему крайне возмутительным в другом отношении. Тарас не мог поверить, что православный монастырь может быть подвержен какому-то влиянию языческой религии.

В те дни Тарас заболел мигренями и до того расстроился, до того в нем возгорелся гнев по отношению к этому шаману, что он посчитал себя неспособным более оставаться в монастыре. Он собрал свои вещи, и с грешными желчными упреками в сторону шамана вскоре покинул обитель, так как уже не мог там оставаться, проводя время спокойно в молитве.

Сам я воспринял эту историю с большим любопытством. Теперь, когда я уже не работал длительное время в типографии, после увольнения по собственному желанию в эти дни я ничем не занимался, и мне очень захотелось посетить этот монастырь. Несмотря на то, что до этого я сомневался в том, что хочу посещать монастыри, постоянно колеблясь и считая себя ненастоящим верующим человеком, теперь же я решил, что готов к тому, чтобы открыть для себя что-то новое.

Мои религиозные взгляды, снова и снова заявлявшие о себе, требовали глубокого осмысления, поэтому я твердо решил, что отправлюсь в эту обитель. Мне захотелось безотлагательно увидеть своими глазами, чем же живут в действительности люди, которые всецело уходят от мирской жизни и поселяются в отдалении от всех. А случай с шаманом только еще больше укрепил во мне это желание.

Я сразу же сообщил Тарасу, что намерен сам отправиться в монастырь, чтобы, наконец, на собственном опыте испытать то, что испытывает паломник, прибывающий в монастырскую обитель. Тарас воспринял эту новость с удивлением, но он был очень рад за меня, хотя и относился всегда с некоторой скептичностью к моему пониманию самого православия. Но он уважал мои взгляды и ценил нашу с ним дружбу.

После этой встречи я вернулся домой, испытав приятное состояние взволнованности. Мне не терпелось отправиться в монастырь и через несколько дней я уже был готов к отъезду. Решив ненадолго сменить обстановку, меня то и дело охватывало удивительное чувство упоения и предвкушения новых впечатлений, которые всегда пробуждаются у путешественника перед тем, как он отправится в дорогу.

Монастырская жизнь для меня всегда была окутана священной тайной. Она казалась очень самобытной, уклад и обычаи которой скрыты от глаз обывателя. Так же, как и полное принятие церковных догматов, на мой взгляд, оставалось прерогативой людей с особым душевным складом. Я всегда сомневался в том, что лично мне такое мировоззрение поможет обрести себя в полной мере. Я редко посещал церковь, а в монастырях мне даже и не приходилось бывать. Может, я, как часто бывает в современном мире не видел в таком мировоззрении полного выражения всех моих духовных потребностей. Но при этом я полагал все же, что мой опыт глубоко личных переживаний был близок опыту тех людей, которые посвящают всю свою жизнь служению Богу. Священнослужители, монашествующие, по-настоящему верующие люди всегда вызывали во мне искреннее почтение, но при этом я всегда чувствовал, что я не такой, как они.