Евгений Мельников - Зов из глубины веков

В этот момент мужчина повернул свою голову ко мне и удивленно раскрыл глаза. Улыбка, с которой он ехал все это время в одно мгновение стерлась с лица.

– Да где ж оно удобно-то? – спросил мужчина с недовольством.

– Так вы считаете, что это неудобно? – переспросил я в недоумении.

– Конечно! – громко произнес мужчина, доставая из своего внутреннего кармана пиджака носовой платок и вытирая им влажный от пота лоб. – В поезде я мог сходить в туалет, когда мне захочется. Мог нормально поесть за столом. А здесь в автобусе, как сельди в бочке. Жарко, воздух спертый, еще запах какой-то стоит в автобусе неприятный, вентиляторы работают плохо. Никуда не годится!

На мгновение мне показалось, что передо мной сидит совершенно другой человек, а не тот, который сидел рядом со мной всю дорогу. Испытывая большие неудобства и все время улыбаясь, этот мужчина умело скрывал свои подлинные чувства и переживания. Но больше всего меня удивило то, что ему не нравился запах, который исходил от него же самого. От его старого потертого пиджака, в котором он сидел в такую жару, не думая снять его и освежиться. Теперь, глядя на этого обеспокоенного мужчину, я решил, что не буду вставать и уходить, так как мне было бы неудобно уйти сейчас, когда он обо всем этом высказался. Я должен был поддержать его в беседе.

– Тогда почему вы не едете к сестре на поезде, как раньше? – спросил я после небольшой паузы.

– Да бабка все моя, – ответил, вздыхая мужчина. – Говорит, что на автобусе быстрее и дешевле. Отказать ей не могу. Она у меня и так больная вся. Божий одуванчик. Поэтому стараюсь ей не перечить. Чего лишнего скажешь еще, воспротивишься, так помереть может от волнения. Али давление подскачет. Я и не вступаю с ней в споры, не пререкаюсь. А то помрет. Как вот муж у сестры моей, Михаил. Помер недавно. Она же его сама и довела до белого каления! Он и отдал концы. Не выдержало сердце у бедняги.

– Понятно, – ответил я, выслушивая эту речь с большим вниманием. – Здоровье, конечно, это самое важное в жизни.

– А теперь она сама и мучается! Сама навлекла беду на себя и терпит теперь проказы эти доможила. Муж-то помер без покаяния. Грешный был человек. Ох, какой человек был тяжелый. Пил без конца. Сестра за это его и поносила, изводила его. Так и довела до смерти.

– Доможил? – спросил я, не понимая, о чем идет речь.

– Ну да. Дух-хранитель, суседко. Домовой, то бишь, – прояснил мужчина и снова обтер платком свой увлажнившийся лоб.

После этих слов с неловкостью я отвел глаза в сторону, не зная, как продолжать диалог с человеком, который верит в домового, поселившегося в доме его сестры. Наконец, я решил, что буду молча кивать головой в ответ, если мужчина продолжит со мной эту беседу. И он немедля продолжил ее, по всей видимости, считая, что я вполне сносный собеседник.

– Сестра моя, дурная голова, после смерти мужа-то начала ходить с распущенными волосами, как бы назло супругу мертвому. Тут он домовой-то и появился. Сначала ночами стучал в окна ей, предупреждал ее, дескать, чтоб поостереглась, не дурила. Но она никак не реагировала на то. Всегда себе на уме была баба. Уж после этого начал вредить он ей явно. Шуметь ночами стал в подполе. Сестра моя заготовки на зиму там оставляет все время. Так он те банки с соленьями бить начал! Сначала одну банку с огурцами, потом вторую банку, третью. Она с этим поделать не могла ничего, как не старалась. Что только не делала, как только его не успокаивала. То молитвами, но тот молитв не приемлет. Еды оставляла ему на столе, тот не ест ничего. Только и делал, что бил банки у нее с заготовками и не давал никакого покоя. А потом, как-то ночью даже задушить ее задумал. Вот так! Она в тот же момент спрыгнула с койки-то, да как начала его поносить отъявленной бранью, обругала на чем свет стоит, тот и успокоился, притих. Они доможилы-то, видишь, слушают только ругань, только так внять могут и образумиться. Как и муж сестры-то, Михаил, только и понимал ее так. И сестра с той поры сама стала скромнее вести себя, чтоб не беспокоить хозяина, суседко своего. Тот и сам изменился, по хозяйству стал помогать ей, да за скотиной ухаживать.

Улыбнувшись мужчине, я кивнул головой ему в ответ и снова отвел взгляд в сторону, делая вид, что мне было бы гораздо увлекательнее смотреть в окно, чем слушать эти бабушкины сказки. Но мужчина с настойчивостью продолжал свой рассказ.

– Сейчас вот приеду, навещу сестру мою несчастную. Все ж родной человек. Уж три месяца не виделись. Посмотрим, как меня встретят в этот раз. В прошлый раз был, так все худо было еще. Сестра тогда все время, как не приготовит какое-нибудь кушанье, то непременно сделает что-то не съестное. Ровно доможил-то все и портил нарочно. Все, что не приготовит, то отрава точно и есть невозможно. Один раз и меня чуть не потравила. На то и рвало меня после ее пирогов. Вот как действует-то исподтишка суседко обозленный. Вот и посмотрим, как сейчас. Если снова потравят, значит, не успокоила она его. И думать нечего. Значит, непременно заставлю освящать дом, как положено. Как раз там рядом с селом ее монастырь стоит мужской. Совсем не придерживается она церковных обычаев-то.