Татьяна Рувелли - Мир духовного опыта

Суфии нашли свой подход к решению проблемы ущербности языка. Для описания опыта приобщения к Божественному источнику они создали особый символический язык, заложив в известные слова новые смыслы. Вероятно, это было вызвано стремлением выйти за рамки привычных языковых конструкций в новое вербальное измерение. Ничто не могло способствовать яркой передаче духовного опыта так, как свежесть и новизна используемого языка. Суфии понимали, что, эксплуатируя слово, мы постепенно истощаем его значение, наполненность и жизненную силу, после чего, угнетённое, оно становится непригодным для выражения интенсивности духовного озарения. Целью создания сакрального языка было оживотворение слова, его насыщаемость иными, высшими смыслами.

Итак, проблема поиска эквивалентного духовному опыту слова остро стояла перед всеми странниками духовного мира. Одни одевали новорождённое дитя опыта в ветхие лексические лохмотья, за которыми всё же явственно ощущалась новоиспечённая мистическая жизнь; другие, подобно суфиям, создавали самобытный язык, зашифровывая свои прозрения в метафорической форме. Как бы ни были различны пути выхода из кризиса неадекватности языка, их объединяло одно – бесплодность всех попыток найти полноценное вербальное выражение духовного опыта без его умаления. Как сказал французский философ П.Адо, «язык умолкает перед загадкой существования, ибо видит, что этот предел неодолим» 48 48 Адо П. Духовные упражнения и античная философия. СПб. 2005. С. 226. . Выразить несказуемое – значит приблизить досягаемость этого предела, сжав размах Беспредельного до крошечности языка, на что, без сомнения, не мог пойти ни один мистик, верный своей возлюбленной Истине.

Все эти формы и имена,

Наваленные в сотни слоёв,

Потеряют свои качества и количества

В море славы, раскинувшемся повсюду.

Руми

Что бы ни было сутью наших духовных озарений – личностный Бог, устройство Вселенной, Абсолют или некое его свойство – Беспредельность, Вездесущность или Любовь – это всегда остаётся за гранью возможности постижения рассудком. Непостижимость мистического опыта заключается в отсутствии конкретных, окончательных характеристик, за которые мог бы ухватиться рациональный ум, чтобы составить ясное представление об открывшемся знании, но это ничуть не мешает нам прозревать смысл полученного откровения духом. Присматриваясь к мистическому опыту разных людей, можно убедиться, что именно непостижимость Бога и отсутствие в Его проявлении каких-либо форм и обликов является наиболее значительным и универсальным переживанием. Если же человек убеждён, что знает Бога таким, какой Он есть, безусловно, он знает вовсе не Его, а лишь собственную интерпретацию.

У. Джеймс и С. Гроф, опираясь в своих исследованиях духовного опыта на обширный накопленный материал, говорят о том, что для большинства людей подобное откровение истины, не имеющее характеристик, отсылающих к известной религии или культуре, было в разы прекраснее и неописуемее прочих мистических переживаний. Этот опыт абсолютного Бытия, освобождённого от соизмеримости с известным ранее, ощущался венцом их внутреннего пути. С. Гроф писал: «Люди, у которых были переживания Абсолюта, полностью удовлетворившие их духовные искания, как правило, не видели никаких специфических фигуративных образов. Когда они чувствовали, что достигли цели своих мистических и философских поисков, их описания высшего принципа были чрезвычайно абстрактны и поразительно сходны» 49 49 Гроф С. Космическая игра. М. 2000. С. 34 . Тому, кто пережил подобный опыт, все известные формы и определения начинали казаться безжизненными в сравнении с ворвавшейся в сознание Божественной реальностью.

Стоит обратить внимание и на один крайне интересный нюанс: у мистика, постигшего Непостижимое, в передаче опыта нередко присутствует жонглирование всевозможными именами и определениями Бога. Именно по той причине, что ни одно из них не является абсолютным, выражающим полноту Божественного бытия, мистик выводит на авансцену своих откровений фигуры Богов разных культур, с одинаковым благоговением относясь к кажому из них, ибо Бог для него обладает множеством ликов; он осознаёт, что образы всех известных божеств есть лишь бесчисленные аспекты Непостижимого.

С подобным жонглированием имён мы встречаемся у средневековой святой Лаллы (Лаллешвари), в мистических песнях которой звучат различные определения источника её вдохновения. Один из исследователей её творчества пишет: «Иногда она обращается к единой реальности как к Шиве. Иногда – это Шива и Шакти, творящие любовь в жасминовом саду…В одних случаях она называет неопределимое присутствие «Ты», «Это», в других – «мой Господь», а временами – «Верховный закон» 50 50 Лалла. Обнаженная песня. Стихи и песни святой из Кашмира. СПб., 2010. С. 6 . В то время как исследователи бьются над тем, чтобы разгадать, какие религиозные учения вплетены в духовную поэзию Лаллы, каждый мистик узнаёт этот запутанный клубок Божественных существительных издалека, и всякая нить – каждое новое имя или определение Бога – воспеваемая одним и тем же поэтом, для него лишь ещё одна грань Целого. Он не станет кромсать духовный опыт на лоскутья и усматривать в нём противоречия.