Сабина Янина - Олег. Путь к себе

– Да, что ты знаешь? Ты что ли нужен Феклиссе со своим стручком никчёмным?

– Что ты сказала? – свистящим шёпотом произнёс я. Кровь бросилась мне в лицо, сердце странно бухнулось и перевернулось в груди. – Что ты сказала? Чтоб тебе сдохнуть, гадина!

– Ой, испугалась, сейчас грохнусь в обморок! Сам смотри не подохни, вон покраснел, как рак, того гляди удар хватит. А как бы хорошо было! И Феклисса перестала бы плакать, жалуясь на тебя, что ты и можешь только, что раззадорить её, разгорячить, а удовлетворить не в состоянии. У тебя и стоит-то пять минут!

– Ты что говоришь?!

– А то и говорю! Что слышишь! Ребёнка ему подавай, а вот на тебе, выкуси, – теперь она свернула кукиш и сунула мне в лицо.

Кулаки мои сжались, и я шагнул к ней.

А она всё выплёвывала и выплёвывала мне в лицо злые слова:

– Не променяет она меня ни на какого никчёмного ребёнка вроде тебя. Я ей нужна! Только я! Понятно! И отдыхает она, потому что только из больнички приехала, аборт она сделала! Слышишь ты! Учёный! Занимайся вот своей наукой и не лезь к нам! Как мужик ты ноль! Не нужен ты тут никому!

– Аборт сделала?! Ты врёшь!

– Что тут происходит? – позади раздался слабый голос Фёки. – Вы что кричите, с ума сошли?

Я резко обернулся к ней:

– Фёка, это правда, что ты сделала аборт? – изо всех сил стараясь говорить спокойно, спросил я.

Глаза Фёки забегали, она побледнела:

– Знаешь, миленький, я подумала, что мы ещё очень молоды и у нас ещё будут дети. Куда нам спешить? И потом Клео считает, что для моего здоровья…

– ЧТО?!

Позади раздался утробный смех Клео. Я резко обернулся. Она стояла подбоченясь, и, запрокинув голову, хохотала. Её шея шевелилась, как мерзкая толстая змея. В глазах у меня потемнело, не помня себя, я бросился к ней и схватил за горло. Лицо её исказилось, и рот раздвинулся в мерзком оскале, казалось, что она только сильнее смеётся надо мной.

– Ты замолчишь! Ты замолчишь! Гадина! – шептал я, изо всех сил сжимая её шею. Я опомнился, когда услышал за спиной отчаянный визг Фёки. Увидел вдруг перед собой иссини-пунцовое лицо Клео с закатившимися глазами, и разжал руки. Она мешком съехала по стене на пол. Я оторопело смотрел на неё: «Задушил»?

Подбежала Фёка, и долгих несколько секунд мы смотрели на Клео. Наконец, она с шумом втянула в грудь воздух, схватилась руками за грудь и открыла глаза. Взгляд её упал на меня, и она сжалась от страха, прижимаясь к стене. Фёка бросилась к ней, а я кинулся вон из дома.

Я быстро шёл наугад. Две мысли – два раскалённых шипа вонзились в голову: Фёка убила нашего ребёнка, я чуть не убил человека! Больше я ни о чём не мог думать. С каждым шагом эти шипы всё глубже и глубже проникали в мозг, в самую сердцевину сознания, которое яростно сопротивлялось, отказываясь принять. Но ни жалости, ни страха, ни раскаяния не было. Только мерзость, липкое гадливое отвращение обляпало меня с головы до ног.

«Не-е-ет. Это не я чуть не убил человека, это самый близкий и самый родной мой человек убил меня, убил моего ребёнка! Фёка! Как она могла? Как же мы теперь? Предательница! Всё, всё уничтожила. Больше нет, больше никогда не будет нас: меня и Фёки. Я понял! Нас и не было никогда. Всегда были только они. Феклисса и Клео. Вот у них любовь. А я так, нужен, чтоб их обеспечивать. Плохо ли! До половины моих ЧИВ[i] по брачному договору идут им, как неработающим членам семьи. Я – только источник их благосостояния. Всё!».

Я почти бежал, не разбирая дороги, пока не налетел на кого-то.

– Смотрите куда идёте! – молоденькая рыжеволосая девушка возмущённо фыркнула, взглянув зелёными глазами.

У меня сжалось сердце, так она была похожа на Фёку.

– Простите, – пробормотал я.

«Этого не может быть! Не может быть! Не может быть! Фёка любит меня! Она любит меня с самого первого дня, как мы познакомились. Я же чувствую! Или всё это – ложь? Только игра? Конечно, ложь! Иначе она не убила бы нашего ребёнка», – глухой стон вырвался сквозь стиснутые зубы и заставил меня опомниться. Что это я? Надо взять себя в руки. Ну, сделала аборт, обычное дело. У нас ещё будут дети. Но почему так подло, втихаря!".

Я стёр с лица то ли слёзы, то ли капли дождя и огляделся. Площадь, на которую я забрёл, была пуста. Дождь разогнал гуляющих. Поднялся ветер. Я запрокинул голову и подставил лицо под не по-летнему холодные струи. Хлёсткие, они били всё сильнее. Странно, но чем яростнее меня хлестал дождь, тем спокойнее становилось у меня на душе. Вскоре я промок до нитки, и неприятный холодок пробежал по спине. Надо где-то укрыться. Я огляделся. Сразу за площадью начинался городской парк, я как раз остановился у его входа. Слева от ажурных чугунных ворот притулилось одноэтажное здание кафе, в окне полуподвального помещения которого зазывно переливалась разноцветными огнями вывеска бара.