Сергей Фирсов - «Якорь спасения». Православная Церковь и Российское государство в эпоху императора Николая I. Очерки истории

Утопия рано или поздно наказывает мечтателей, так произошло и с «евангельским государством», ведь подобная химера могла рассчитывать на реальность только в случае полного успеха идеи просвещения и уж, разумеется, в рамках полной веротерпимости. «Сама проблема веротерпимости ставится на повестку дня, когда обществом востребывается активная личность, индивидуализм. Как раз эта-то особенность современного развития политической культуры и была дискредитирована в глазах верховной власти России и ряда европейских правительств в начале 1820-х г.» [100] См. подр.: Вишленкова Е. А. Религиозная политика: официальный курс и «общее мнение»… Казань, 1997. С. 119. .

Утопическая мечта самодержца на поверку оказалась лишь мечтой – и только; «евангельское государство» не привело страну ни к конфессиональному, ни к социальному равенству. Студенческие волнения в Пруссии, последовавшие за ними террористические акты, восстание Семеновского полка в России и многое другое содействовало победе «реакционеров», видевших в просвещении главную причину социальной и политической нестабильности. Александр I вынужден был кардинально пересмотреть свои прежние взгляды и осудить все то, что ранее поддерживал и развивал. Основанное на протестантском признании «множественности истин» Министерство духовных дел и народного просвещения, во главе которого стоял личный друг императора князь А. Н. Голицын, в 1824 г. было уничтожено, масонство запрещено, последовали репрессии против Библейского Общества [101] При этом следует иметь в виду, что Высочайший рескрипт на имя управляющего Министерством внутренних дел графа В. П. Кочубея «О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ» последовал ещё 1 августа 1822 г. (см.: Карпачев С. Тайны масонских орденов. М., 2007. С. 49). Николай I лишь подтвердил этот рескрипт (21 апреля 1826 г.). Что касается Библейского Общества, то следует иметь в виду: доклад о необходимости его закрытия был представлен митрополитом Серафимом (Глаголевским) ещё в декабре 1824 г., решение же о его закрытии последовало 12 апреля 1826 г. (см. подр.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб., 2000. С. 256–274 и др.). .

Таким образом, к концу своего царствования Александр I перестал рассматривать неправославные христианские конфессии и просветительские учреждения как различные пути к единой Истине. После 1824 г. государственная власть в России более не возвращалась к идее создания специального объединенного Министерства духовных дел, ибо централизация управления религиозными и церковными организациями не привела к «прививанию» в обществе буржуазных свобод, в том числе религиозной толерантности. Этот факт, думается, необходимо особо учитывать при рассуждении о «реакции» последовавшей эпохи Николая I, о своеобразной «консервации» многих важных вопросов – ad calendas graecas .

Император Николай I по существу продолжил и довел до логического завершения тот процесс формирования государственной идеологии, безусловно основанной на религиозных ценностях, который был явно намечен в последние годы жизни его брата. Противники «евангельского государства» еще при жизни Александра I в деле построения управленческого «духовного» ведомства руководствовались конфессиональным принципом, а в вопросе построения церковно-государственных отношений – укреплением союза империи с Православной Российской Церковью. Однако изменение после 1824 г. религиозной политики государства не остановило процесса усиления светской власти в церковных делах. Как замечал протоиерей Георгий Флоровский, «падение “духовного министерства” в 1824 году ‹…› нисколько не изменило общего характера церковно-государственных отношений. Фотий (архимандрит, один из лидеров «православной оппозиции», добивавшейся упразднения Министерства князя А. Н. Голицына. – С. Ф. ) напрасно поторопился объявить: “Министр наш един Господь И[исус] Христос во славу Бога Отца”. Ибо “мирской человек” по-прежнему сохранял власть в Церкви». А «при обер-прокуроре С. Д. Нечаеве (1833–1836) этот процесс превращения церковного управления в некое особое “ведомство” даже и ускоряется» [102] Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 202. . Стоит задаться вопросом: в чем причина ускорения названного выше процесса именно в эпоху Николая I?

Для ответа на него вновь необходимо вернуться к характеристике К. Д. Кавелина. Ученый, обративший внимание на то, что николаевские годы – переходный период от «подражания» к «пробуждению», указал и на крутой поворот к старине, совершенный в николаевских законодательстве и администрации, к старине, «в которой, как тогда думалось, хранятся сокровища истинной народности, источники истинно народного духа». И это при том, что старину знали тогда очень плохо, принимая за нее всё желаемое. «Как бы то ни было, но все, в чем выражалось усилившееся предрасположение к иностранному в воспитании, в литературе, в управлении и войске, тщательно изглаживалось» [103] Кавелин К. Д. Московские славянофилы сороковых годов // Его же. Наш умственный строй… С. 358. .