Василий Беленников - Русский лес

– Прости, бабушка, я нечаянно, я оступился, я больше не буду.

Ну, да видно, бьёт не шибко больно, или не доходит до него боли той от ласковой бабушкиной руки… Ведь не во вред бьёт, на пользу только. Чтоб не поджуливал, не заносился. Чтоб другим не завидно было.

Вот и лупит «Оладика», «как крутое яичко». Пожалуй что ни за что. Тут не позавидуешь – точно! Вот и летит пострел, смышлёныш, после бабушкиной хворостины очертя голову, дороги не разбирая, с глаз досужих долой, перескакивая мимоходом через скатку брёвен у прясла, легко прошмыгивает через собачью дыру в заборе (а мог бы тот забор легко перемахнуть, но только не на виду у бабушки Нестерьи). Мчится со всех ног за бани, в огород, на капустные грядки. К маме… Туда, где мама его и нашла – среди капустных кочанов.

А мама?..

Мама увидит, отбросит тяпку, тянет руки к «радости своей долгожданной», подхватывает на ходу со всего бега на руки , целует, тискает «свою радость», «своё ясно солнышко» и… подкидывает легко, как пушинку, а потому – высоко, вверх! А потом ждёт… опять на руки.

Ах, эти ласковые мамины руки… Куда от них денешься?! Куда улетишь?!

Мама Лада легко, как мотылька бестелесного, ловит снова, снова тискает-целует:

– Ты моя радость, ты мой Оладушек, ты мой крысёныш сладенький!

Да, «крысёныш»… Хорошо хоть, что не поросёнок. У мамы носик с чуть заметной горбинкой, у Оладека – горбинка заметная. Делающая детское личико похожим на крысиную мордочку. Бабушка радуется:

– Бог милостивый дал Оладушку нашему во спасение этот носик. Чаянием благодати наделил.

Не знает бабушка – не родная она им, – что и у мамы в детстве такой же носик крысиный был. Да выправился папиной любовью. «Папина доця » Ладушка была. К девичеству зацвела красавицей прелестною. И к радости, и к горю. Погубила красота эта да татарский клинок всю её семью: родителей и двух братьев.

Уж, казалось, далеко в лесах укрылись от степи дикой, хищной, узкоглазой здешние русские поселения. Ан нет, оказывается.

Мужики в деревне, где проживала семья Лады, стали за мирной жизнью забывать дела ратные. Успокоились. Мечи в ножнах позаржавели, луки, стрелы порассохлись, латы, колчаны кожанные позаплесневели. Безоглядно предались мирному труду. Разнежились. Потеряли острастку, оглядку. Немногочисленная охрана на кордонах крайних деревень, на вышках если не спала, то бражничала, или разбредалась по делам своим. Насущным. Было чем заняться каждому в своём хозяйстве. Добралась весна и до мест здешних, заповедных. Посевная на дворе. Каждый старался, как мог, на своём поле, в своём огороде, на своих делянках. Те же дела, хлопоты и у ближних северных соседей. Не до ссор, не до вражды, не до бранных дел! Весна, посевная всем диктует свои законы. Всех успокаивает, примеряет. Временно, конечно. Время пристало, день – год кормит! Страда, одним словом. О степи, к тому времени знойной уже, пыльной, злой, хищной, кровожадной, никто и не думал. Не было к тому никаких особых причин.

Ну – да. Южнее лилась кровушка русская горячими потоками, но кто ж знал, что докатится эта беда до мест северных, заповедных?! Что достанет лютая степная конница краем чёрного крыла своего мирные лесные деревни. Налетит, истребит, исковеркает, испоганит, предаст огню нажитое тяжёлым крестьянским трудом.

Отец с сыновьями, братьями Лады, сеял рожь на опушке леса на своём поле. День был солнечный с утра, безветренный. Разбороненная под засев земля парила. Рядом, на своей ниве, копошилась немногочисленная родова деревенского старосты. Работалось ладно, споро. Время благодатное упускать нельзя. Тут, как говорится, куй железо, пока горячо! Дело шло к полудню и пора уж было начинать сам, собственно, сев. Вот-вот должна была подъехать на подмогу и женская половина семьи – мать с дочерью. С готовым, наверное, к тому времени обедом. Отец уж несколько раз оборачивался на выбегающую из-за перелеска полевую дорогу, не едут ли… Но телеги с домашними всё не было, а вместо ожидаемого стало подниматься, поначалу беззвучно, Жуткое чёрное облако из-за перелеска над сокрытой за ним родной деревней. Потом уж стали доноситься дальние крики, гомон, грохот, гам. Всё вдруг собой перекрыли вопли, свист, гики. Мгновение спустя ударил деревенский набат – истово заколотили битой в подвешенную на цепи железягу . Отец с сыновьями остолбенели. Нет, это не пожар, если бы… беда пришла, похоже, смертная.

Староста уже нёсся с гиканьем на своей телеге от своей делянки. Отец со старшим сыном кинулись наперерез свою лошадь ловить, да запрягать было недосуг. Попутно хватали, что под руки придётся. А пришлось – грабли да топор… На ходу попрыгали в притормозившую бричку, и ходу! Младший сын кинулся ловить, взнуздывать своего Карька.