Тогда совсем, совсем не страшно
Бросаться в бой с самим собой.
Отныне, станет ненапрасным…
Закономерным,
нужным,
ясным
Всё, что казалось роком властным
И – предначертанным судьбой.
Великий пост… и черноризны образа,
Сапфирной грустью светятся лампады.
И вороны мантийные сидят
У перекошенной кладбищенской ограды.
Погашен свет, лишь свечи, скорбно тая,
Сердца взывают горе в тишине…
Канон Андрея Критского читают
В неделю первую постящейся земле.
Всем убогим и болящим,
Сирым, нищим и скорбящим,
Боже, дай немного рая,
Но того, что – настоящий.
Что нужды не чает. Горе
Исправляет на покой.
Господи, прости за вольность.
Что дерзнул своей строкой
Я за всё людское горе
Снова пред Тобой стоять,
Не чернилами, а болью
Эти строки наполнять.
Господи, прости поэта,
В просьбе – верность распознай.
Коль уйду я без ответа,
Значит, ждёт их всё же – рай…
«Всё дурное пишу и… – сжигаю…»
Всё дурное пишу и… – сжигаю.
Лист, проплаканный, плохо горит.
Вместе с дымом прогоркшим вдыхаю
Я печали и грусти свои.
Долгий кашель,.. слезюсь на бумагу.
Наболело, а я его – в печь.
Снова – пропасть и также – в полшага.
Я пройду, я смогусь уберечь.
Для того ли мной жгутся тетради,
Чтобы горечью судьбы чадить?
Для того, чтобы жить – Христа ради,
Это значит прощать, и любить…
Вычеркиваю из стиха,
И стих становится корявым
Легко, а в жизни всё не так —
Не убираются изъяны.
Не перекрасить в общий цвет
Грехи – не вычеркнуть, не счистить
Ошибки уходящих лет,
Следы разубеждённых истин.
Она совсем иная, жизнь,
В ней всё до точки остаётся.
Любой неверный шаг души
Запишется, но не сотрётся.
И, право, сразу не поймёшь,
Как из проступка добродетель
Растёт, как будто кто ведёт,
Как будто кто-то есть на свете,
Кому подвластен ход судеб,
Кому и пишется доточник,
Кто зрит всевременной портрет
Души, а не её подстрочник.
И оттого прощает нам,
Что видит, как душа слагалась
Здесь на земле из тысяч ран,
Как святость болью вылеплялась.
«Где нам с тобою суждено…»
Где нам с тобою суждено
Остаться навсегда?
Где та минута, что сорвавшись —
Окажется последней?
И ничего не будет больше—
Не будет никогда,
Но ты не ведаешь о том,
Беспечный человече.
Живи, живи, пока – живёшь,
Пока тебе – живётся.
И всё, что жизнью соберешь —
Написанным вернётся.
Где каждый день твой, каждый час —
Распишут посекундно,
Чтоб в вечности тебе не стать —
Молчаньем беспробудным.
Пусть будет всё, что нажил ты —
И помыслом, и делом.
Трезвись, рожденный человек,
Чтоб стать единым целым.
«Да помянет Господь тебя
Во Царствие Своем»
И ангел сохранит любя —
Над бездной перемен.
«Где-то там, в захолустье души…»
Где-то там, в захолустье души,
Я потертого счастья отведал.
И теперь сквозь отдушину бегаю
И пытаюсь его ворошить.
Записал в стихотворную строчку
И, позволив себе этим быть,
Сделал выстрел по самую точку,
А над ней (!) – вертикальную жизнь.
«Где-то там, говорят, есть иное совсем…»
Где-то там, говорят, есть иное совсем,
Есть такое, чему нет названий, ни места.
Только мне ни к чему этот дивный концерт,
Я живу тем, что слышу в биениях сердца.
Я иду этим ритмом и этой стопой,
Я шепчу вслед за ними здесь пауз пролёты.
Кто когда-то куда-то нырял с головой,
Разведя неподъёмно сведённые счёты,
Тот услышит мои неслова о любви,
Неслова, что молчат, тишине потакая.
Ах, куда ж вы меня завели, завели
Неслова, уводя от опасного края!
Неслова, сколько вас в бесконечных мирах,
Некасанием льющихся в вечные воды!
Неслова не читаются в здешних устах,
Неслова – проживаются вдохом свободы.
Где-то там, говорят, есть иное совсем,
Где-то там за морями морей есть иное.
Дует ветер грядущих больших перемен,
Дует ветер неслов о великом покое.
«Где-то там, за кадильным туманом…»
Где-то там, за кадильным туманом,
Среди рощи горящих свечей,
Я, зарёванным став истуканом,
Надрывался о доле своей.
И, пронзая себя троеперстно,
По-мытарски, дробя кулаком,
Я вздыхал тихим струнам из детства,
Я внимал этим струнам из детства
Пересохшим, промоленным ртом.
И куда-то исчезла канонность,
Будто сдёрнула ризу земля…
И святой, отодвинув условность,
По-отцовски глядел на меня.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу