Бхайравананда - Мир закатного солнца

Приверженцы секты сепалов поедают шакалов, скорпионов и змей. Гордятся своей нечувствительностью к их яду. К сепа-лам относится большинство индийских укротителей змей.

Самой дурной славой пользуются капалики (от капала — череп, которым они пользуются для еды и питья). Они ходят обнаженными, посыпая тело пеплом сожженных трупов. Носят длинные волосы и шапочку, в руке трезубец или меч. Не моются, чтобы не смыть ауру. Пьют алкоголь и разные смеси телесных выделений и отбросов, иногда кровь, которая течет из их тел при обрядовом самоистязании».

Не удивительно, что такие мистики вызывают страх и отвращение у ортодоксов и обывателей. Саньясинам из вышеописанных направлений подают милостыню не столько из уважения к их подвижнической жизни, сколь из страха и боязни получить страшное проклятие. Часто из-за невежества толпы «ле-воручных» йогинов путают с последователями таких демонических культов, как Таги, «душители», приносившие в жертву Богине задушенных специальными поясами-румалами людей; с пиндарами, чья практика включала в себя разбой; с агрессивными садджиками. Однако умный человек обязан различать все эти направления. Не все, что вызывает с первого взгляда страх, связано со злом и насилием. В «Посохе Путника» пишется: «С одной стороны, важно усвоить, что все эти секты и школы, включая и «мрачные», «изуверские», являются пусть более или менее дальними, но отростками того же самого дерева — Учения и в основе своей содержат ту или иную его идею, более или менее развитую, сохраненную или искаженную, присутствующую лишь в виде отдаленного намека на исходный смысл, но все же присутствующую. Согласитесь, что жить и питаться, например, по образцу шававадинов может либо безумец, человек с патологическими извращенными наклонностями, либо тот, кто вопреки презрению и злобе окружающих, вопреки конвенциям, общепринятым взглядам и мнениям, преодолевая собственное отвращение, самого себя, заставляет себя делать все это и есть все это во имя некоей высшей цели. Иначе говоря, «в этом безумии есть логика», и состоит она в борьбе с косностью мира форм, и в первую очередь с косностью собственной, такими вот крутыми, неудобоприемлемыми, самооскверняющими мерами. (В этом-то и дело! Разумеется, есть много иных способов подобной борьбы, не требующих такого самоотречения и самоунижения, вполне благоприличных, вызывающих почтение и восхищение окружающих… но где гарантия, что тогда ведущим мотивом не станет тщеславие, жажда вознаграждения, жажда поклонения, привязанность к плодам своих действий? А ведь это одна из главных уз, от которых необходимо избавляться, но об этом разговор впереди…)». И далее: «Попутно, чтобы ни у кого не возникло искушения (как это свойственно «европоцентристам») на основании описания обычаев этих мрачных сект говорить о «восточном» варварстве и дикости, прошу вспомнить, во что различными сектами средневековья и современной «цивилизованной» Европы была превращена проповедь Путника Иисуса Христа, и что творилось и творится во имя его. Думаю, сравнения окажутся не в пользу европейцев».

Я бы дополнил то, что говорилось в «Посохе Путника», следующими разъяснениями. Конечно, победа над двойственным сансарическим восприятием очень важна. Легко на словах говорить о том, что все есть Бог, что золото и камень, цветы и испражнения есть одно. А вот прочувствовать это на собственном опыте, преодолеть двойственные психологические установки и рефлексы — это может далеко не каждый, болтающий о божественном Единстве. На первом этапе медитации на отвратительные вещи и боль есть метод, а на продвинутом уровне — есть демонстрация практической реализации единства, проявление этого единства. Понятно, что обыватели и святоши не могут принять такой путь. Их голова забита всяческой ерундой о ритуальной чистоте и нечистоте, о святости господствующей морали и эстетики. Такие люди не в силах пойти во имя Бога, во имя достижения божественности на серьезные жертвы, преодолевая страх, страдание и отвращение. Собственную ограниченность они воспринимают за нечто духовное и готовы подвергнуть остракизму и преследованиям все то, чего боятся и чего не в силах понять.

В «Посохе Путника» излагается интересная идея. Иной человек решает отречься от сансарных интересов и идет в йоги, саньясины, монахи. Он живет в бедности, безбрачии и ритуальной чистоте, желая избавиться от страстей и гордыни. Пожив так некоторое время, он приобретает репутацию святого, божьего человека, ученого пандита, мудрого гуру. Приходит авторитет, вокруг начинают группироваться последователи, приносящие дары. Существует опасность, что эго подобного человека раздуется. Уверенный в собственной святости, мудрости и близости с Богом, мистик может преисполниться дуалистическими важностью, гордыней, высокомерием, самопопустительством, что уведет его с правильного пути и отдалит время вы-хода из сансары. Вместо святой жизни подобный йогин может обрести еще более сильные и гротескные кармические препятствия. Тот же, кто идет по экстремальному пути, ходит в диком виде, ест мертвечину и прочие гадости, спит на кладбищах ц поклоняется то ли божествам, то ли монстрам, вызывает у большинства людей не преклонение и восхищение, а ужас, страх и отвращение. От него отвернется общество, ортодоксальные религиозные авторитеты подвергнут его остракизму. Почитателей и учеников, несущих подношения, у подобного йогина будет весьма немного. Все это будет в достаточной мере препятствовать достижению мирских целей под прикрытием духовного пути. Возникает вопрос — а можно ли быстро достичь самореализации, не прибегая к такому нелегкому пути, как те тропы, что были описаны выше? Конечно, можно. Как сказал один мой друг-йогин, «безусловно, все суть проявление божественной природы, в том числе и дерьмо. Но это не значит, что достижение нирваны невозможно без поедания испражнений». (Это не помешало ему, впрочем, употребить испражнения в пищу в качестве «махапрасада» во время мистического ритуала). У меня же лично и до сих пор не возникло потребности использовать для медитации подобную пищу. Все определяется потребностью с целью преуспеть в садхане.