Протоиерей Александр Торик: Флавиан. Восхождение

— Отец-скитоначальник командировал новую бензопилу купить и кое-что из продуктов на рынке в Салониках.

А заодно, говорит, захвати сюда и батюшку своего, а то он у пантелеимоновской братии застрянет и к нам невесть когда попадет! Завтра вместе на пароме и поплывем, да потом через Дафни сразу к нам в скит!

— Спаси Господи твоего отца Никифора!

Два часа дороги до Уранополиса пролетели незаметно. Игорь пересказал нам все основные новости афонской жизни; кто пострижен, кто из какой обители в какую перешел, а кто и совсем переселился «за Петра и Павла» (в Пантелеимоновом монастыре кладбищенский храм с костницей). Флавиан живо всем интересовался.

— Игореш! А ты чего совсем не спрашиваешь, что у нас в России происходит? — полюбопытствовал я.

— Леха! Я хоть еще и послушник, но все равно уже вроде как и монах! А монах для мира умирает, и мир для него. Мой мир теперь Святая гора. Если кто из знакомых умер или родился, ты мне скажи, я их на молитвенную память в свой синодик запишу. А большего мне знать и не нужно, и неполезно.

— Во как! — удивился я.

— Я, Леша, сам видел, как бесы монахов на ностальгию «раскручивают», вплоть до оставления теми монахами Святой горы. Смотришь, завел монах мобильный телефон, начал с Россией перезваниваться, с родными, друзьями старыми, их земными делами интересоваться.

Затем глядь — он уже погрустневший ходит, задумчивый, молитва в нем прекратилась, службы не в радость стали. А потом, через какое-то время, видишь его уже на арсане, с чемоданами, поджидающим паром на Уранополис. И все! И нет его больше на Афоне!

Только ведь там, в миру, его те же самые бесы и встретят, что со Святой горы выгоняли, и отнюдь не с ковровой дорожкой и духовым оркестром. Но теперь уже лишенного благодатной защиты Святой горы.

Есть притча такая, встречает афонский отшельник беса, а у того все плечи истерты. Спрашивает подвижник: «Ты где так плечи натер?»

Бес отвечает: «Да вот, на себе приходится монахов на пристань таскать, лишь бы с Афона уехали!» Монах спрашивает: «А что же будет, когда уедут?» Бес говорит: «О! Там уже они меня на себе возят!»

Поэтому опытные духовники и учат: стал монахом — забудь прежнюю жизнь!

За разговором незаметно пролетела дорога, пикап выехал на последний участок прибрежного шоссе, слева потянулись отели. Машина миновала «Александрос Палас», «Аристотелес», «Ксению», разные другие курортные заведения и въехала на главную улицу Уранополиса.

— Где ночуете, отче? — спросил Игорь Флавиана, медленно ведя машину по неширокой улочке, с обеих сторон застроенной двух-трехэтажными отельчиками и магазинчиками.

— У Стелиоса в Македонии, как в прошлый раз, — ответил Флавиан.

— Отлично! Сейчас я вас туда и доставлю! А я заночую у грека знакомого, Кириака, у него брат монах в Ксенофонте, и он всегда любых афонцев на ночлег с радостью принимает, как греков, так и русских. Это отсюда недалеко.

Мы въехали на маленькую площадь перед древней византийской башней, повернули налево по набережной, нырнули в переулок и остановились перед маленьким, уютного вида отелем со светящейся вывеской «HOTELMAKEDONIA». Игорь, первым выскочив из машины, принялся выгружать из нее наш багаж, я кинулся ему помогать. Дверь отеля открылась, и из нее вышел невысокий, интеллигентного вида, приветливый грек, хозяин гостиницы Стелиос.

— Калимера ( Доброе утро (греч.) ), Стелиос! — приветствовал его грузно спрыгнувший с высокой подножки пикапа Флавиан.

— Калимера, патер ( Доброе утро, отец (греч.) )! Калимера! — заулыбался тот в ответ. — How are you? (Как вы? (англ.))

— Поли орео ( Все замечательно (греч.) )! — тоже улыбаясь, ответил Флавиан.

— First floor for father! Only first floor! ( Первый этаж для отца! Только первый этаж! (англ.) ) — завопил я. — У него ноги больные!

— О key! О key! ( Хорошо! Хорошо! (англ.) ) — все так же улыбаясь, закивал Стелиос. — Only first floor! — И взял у Игоря рюкзак Флавиана.

Нам на двоих с батюшкой достался самый удобный номер на первом этаже. Расположившись и приняв душ, мы с Флавианом переоделись в чистую одежду и переглянулись.

— Батюшка! Есть у меня такое ощущение... — начал я издалека.

— Сейчас прозрю, — улыбнулся Флавиан, — октопусы в «Критикосе»?

— О! Да, отче, они! Они самые! — Я закатил кверху глаза. — Я так и вижу, как они призывно машут нам своими поджаристыми щупальцами!

— Хорошо, — кивнул мой добрый батюшка, — пойдем ужинать в «Критикос».

Через полчаса и состоялся тот самый «богословский» диспут, с которого было начато это повествование (смотри начало первой главы).