Η. О. Лосский - Воспоминания

Из Невельского уезда мы ездили иногда за сорок верст в город Великие Луки Псковской губ., где жила с своим мужем сестра моей матери Юлия Антоновна Оскерко. У них был небольшой, но хорошо обставленный дом в прекрасном саду, в котором работал сам наш дядя, энергичный старик с ярко выраженным холерическим темпераментом. У него была лечебная книга на русском языке конца ХУ1П или начала XIX века. Вечером, садясь за ужин, мы с ним почитывали эту книгу, стремясь найти руководство как следует питаться, чтобы быть здоровым и долговечным. Там мы нашли, например, указание, что хлебный мякиш содействует развитию меланхолического темперамента, а корка развивает холерический темперамент.

В блиставших чистотою комнатах дома тети Юлии, любившей педантический порядок настолько, что каждый стул должен был стоять на определенном месте в определенном положении, у трельяжа с цветами и плющом, окружавшими распятие, стояла полка с книгами. Среди них я нашел польскую книгу доктора Трипилина «Путешествие в воздушном шаре». {10}Заглавие ее заинтересовало меня, и я прочитал ее, обращаясь к тетушке за разъяснением тех немногих слов, которые оказались неизвестными мне. В общем я довольно хорошо понимал польскую речь, так как часто слышал ее в Дагде в семье Кибортов, и в Невельском уезде среди родных матери. После книги доктора Триплина польская литература стала мне вполне доступна, и я знал уже польский язык лучше своей матери, которая начинала забывать его.

Точно так же овладел я почти самостоятельно французским языком, найдя в нашем книжном шкафу несколько томиков Поль де Кока, легкий язык которого и занимательность игривых рассказов были очень удобны для первоначального чтения. Основы немецкого языка были даны нам превосходно на уроках Бадендика. Поэтому, будучи пятиклассником и проводя лето на кондиции в имении Новая Мысль, принадлежавшем немецкой семье Кори, родственников Марии Карловны Писаревой, я взял историю франкопрусской войны, прочитал ее и немецкая литература также стала мне доступна.

Пребывание летом в Горах очень обогащало нашу детскую жизнь, давая много новых впечатлений. Мы знакомились с сельским хозяйством, вступали в общение с крестьянами и мелкою окрестьянившеюся польскою шляхтою, которая нередко отличалась от белорусов крестьян только вероисповеданием, именно была католическою, а крестьяне- белорусы были в большинстве православные. С крестьянскими детьми мы ходили в лес за грибами и ягодами, на сенокос, на толоку (помощь соседям при удобрении полей навозом).

Пользуясь досугом, я много читал и размышлял. Уже в первое лето, проведенное мною в Горах, я стал заниматься своим самовоспитанием, начав с мелочей. Подражая взрослым, я начал гулять с палкою в руках, но через несколько дней мне пришло в голову, что палка в руках человека, не имеющего никакого физического недостатка, бессмысленна, и я далеко забросил ее в поле. Сидя за столом или за чтением книги, я всегда старался держаться совершенно прямо, не поддаваясь никакой физической распущенности или расслабленности. Всякое чувство вялости, нерасположения к работе, обусловленное атмосферическими влияниями или мелкими недомоганиями, я энергично преодолевал в себе и сохранил эти привычки до настоящего дня.

Перейдя в IV класс, я обратил внимание на свое чтение. До того я читал без разбора все, что попадало мне в руки. В читаемой мною беллетристике было немало произведений третьестепенных, например, исторические романы в «Ниве», была и совершенная труха, например, романы Понсон–дю- Терайля. Однажды, читая какой‑то итальянский переводный роман и дойдя до описания того, как некая знатная девица, встретив в лесу бандита, тотчас же увлеклась им и тут же отдалась ему, я нашел, что такие произведения вредно влияют на половую сферу и решил совершенно не читать беллетристики. С этих пор в течение двух лет я читал только научные книги. Лишь при переходе в шестой класс я понял, что художественная литература есть высокое проявление человеческого творчества и стал читать ее, но уже с больтттттм разбором, сосредоточиваясь преимущественно на классических произведениях русской и иностранной поэзии.

В IV классе я и мои товарищи очень повзрослели. Особенно с Пржевальским у меня были серьезные беседы часто на темы, значительно превышавшие сферу нашей компетенции. Так, мы любили толковать с ним о Западной Европе и политической жизни в ней. Чаще всего предметом беседы были нападки на Австро–Венгрию. Пржевальский, очень одаренный мальчик, не интересовавшийся нашею скучною казенною учебою, остался на второй год в каком‑то из классов.