Плач третьей птицы

Настоящее, действенное, спасительное прощение требует героической внутренней работы по преодолению кипящего негодования, растравленного самолюбия и душевной боли; оно совершается, если личный интерес приносится в жертву ради исполнения заповеди. В этом случае, когда состоялся выбор в пользу милосердия, прощение становится актом непоколебимого доверия Богу, повелевшему прощать. Тогда, поскольку воля человеческая совпадает с волей Творца, действует всепобеждающая божественная благодать, она возводит веру желающего простить до любви, готовой положить душу за других [407], и проступок согрешившего вычеркивается, аки не бывший.

О, какой тонкости ума требует путь учений Твоих, Господи! – восклицал преподобный Исаак Сирин [408]; его творения содержат множество цитат, свидетельствующих о широком круге чтения; Григорий Палама, отстаивая православность священного безмолвия, приводит длинный список своих учителей и единомышленников; если пренебрегать опытом святых отцов, остается полагаться на собственную меру и впадать в ошибки, руководствуясь искаженными стереотипами.

От превратного понимания общеизвестных, казалось бы, вещей, происходят и поступки невпопад, скажем, когда м. М. решительно отнекивается от поста благочинной, орудуя безотказной мотивировкой: «я недостойна, не потяну»; на самом же деле причина в неудобстве должности, чреватой конфликтами, охлаждением сестер, раздосадованных назначенным послушанием, начальству тоже не угодишь… А м. И. топорщится, с гневом отвергая регентство: «зачем мне это надо, я в монастырь смиряться пришла, а не командовать!».

Но забиться в угол незаметной мышкой, тише воды ниже травы, накручивая четки и записывая грехи, не означает достигать смирения; куда смиреннее и полезнее принять, по примеру Спасителя, предложенную чашу и терпеливо носить чужие бремена. Известно, какую бурю помыслов и искушений пришлось одолевать преподобному Серафиму после отказа от настоятельства.

Оптинский схиархимандрит Агапит (Беловидов), высокообразованный, незаурядных дарований человек, автор замечательного жития старца Амвросия, под конец жизни временами впадал в старческое слабоумие; преподобный Нектарий объяснял это Божиим попущением за многократные отречения о. Агапита от общественного служения. Митрополиту Вениамину (Федченкову) слова того же старца Нектария, сказанные чрезвычайно твердо и авторитетно, врезались в память до смерти:

– Батюшка, примите совет на всю вашу жизнь; если начальники или старшие вам предложат что-нибудь, то, как бы трудно или даже как бы высоко ни казалось это вам, – не отказывайтесь. Бог за послушание поможет [409].

Никакое слово, говорит Лествичник, не изъяснит блаженного чувства святого смирения; невозможно дать понятие о сладости меда тем, которые никогда его не вкушали [410]. Византийское понимание смирения сводилось к умению находиться точно на своем месте, в соответствии с иерархическим положением; наши святые, Феодосий Печерский или преподобный Сергий, подражая в уничижении Христу, трудились на самых низких послушаниях и смирялись перед каждым, но держались на равных с князьями и боярами и обличали их, напоминая, что сословные перегородки Неба не достигают [411].

Некоторые думают, что смирение вырабатывается в суровой дисциплинарной обстановке, от унижений, издевательств и недоедания, однако смирённый отличается от смиренного, как вынужденная болезнью диета от аскетического поста. И в лагере, констатировал священномученик Роман Медведь, мало кто расставался с иллюзией почитать свое Я центром вселенной; сам он, даже вкусив даруемой смирением сердечной тишины, пребывал в напряженном внутреннем делании: «учу себя… всегда быть готовым спокойно и с достоинством встретить всякие обстоятельства, как бы трудны они ни были, и умереть достойно своего звания… учу себя никогда не сходить с крепкой скалы нашей веры» [412].

Разглагольствовать о смирении, говорит святой Григорий Синаит, все равно что измерить бездну; бесполезны смиренные слова, смиренный вид, принужденное уничижение и поношение себя; подлинное смирение есть дар свыше; оно рождается по благодати [413]и лишь при собственном желании учить себя , при условии личностной свободы: кенозис Спасителя, отказавшегося действовать в нашем мире Божественной силой и мощью, был доброволен и свободен.

Вокруг понятия свободы опять же много путаницы; при Феодоре Студите монахи, покидая обитель, объясняли: «тут рабство» и выбирали формальную, пустую, бессодержательную свободу, предпочитая, по бердяевской формулировке, свободу от свободе для [414]; по сей день люди активно внимают диавольскому шепоту: делайте что хотите, не слушайтесь, не подчиняйтесь запретам и будете как боги.