Георгий Чистяков - Путь, что ведёт нас к Богу

Однако и Вергилий, и другие его римские современники прекрасно знали александрийскую поэзию на греческом языке: стихи и ученые, дидактические, поэмы, созданные в III, II и I веках до н. э. Стихи, написанные в эллинистической Александрии, в Египте, в устье Нила, в том самом городе, где появился на свет перевод семидесяти — «Септуагинта», греческий Ветхий Завет. А эти поэты, жившие в Александрии, использовали в своих стихах Исайю. Вергилий же и его современники просто брали материал у них, то есть прикасались к библейским текстам через посредство этих авторов, которых мы в большинстве знаем только по именам.

Из Исайи, прочитанного посредством его александрийских читателей, античный мир узнает о том, что Золотой век — то есть время, когда человек будет в состоянии практиковать верность правде (fidem rectumque) само собой, без закона, — может возвратиться на землю. Но при каком условии будет это возможно? Для античного мира этот вопрос остается как бы за кадром, античный мир на этот вопрос не отвечает, хотя Вергилий почти цитирует стих Исайи «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына» (Ис 7:14), когда говорит lam reditet Virgo - «вот уже Дева грядет». Именно так перевел это место Владимир Соловьев, как бы подчеркивая то, как видели его средневековые читатели и комментаторы.

Неслучайно поэтому изображение Вергилия можно найти среди фресок на одной из стен Благовещенского собора Московского Кремля среди святых. Также и Данте в «Божественной комедии» именно его делает своим проводником во время странствия по аду — именно из‑за этого текста. Однако в действительности Вергилий говорит не «грядет Дева», но «возвращается Дева». И имеет в виду, конечно, не Деву библейского пророчества, о которой «радуется всякая тварь, ангельский собор и человеческий род»; но Астрею, античную богиню справедливости, воплощенную справедливость древнего мифа — справедливость, о которой Овидий вспоминает в «Метаморфозах», описывая наступление

Железного века: «И дева Астрея, последняя из небожителей, покинула загрязненные убийством земли».

Для античного мыслителя речь идет не о наступлении чего‑то нового, но о возвращении старого — того прекрасного и не замутненного грехом и пороком прошлого, с которого начиналась некогда человеческая история. Человек, переживая минуты озарения, просветления, надеется на восстановление древней справедливости и того особого и безгрешного миропорядка, память или представление о котором каким‑то образом сохранились практически у всех народов.

В миропонимании христиан все происходит по- другому. «Не видел того глаз, — говорит Исайя, повторяет апостол Павел (Ис 32:3–4, 52:15; 1 Кор 2:9), — не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Осуществляется не восстановление старого, но новое входит в жизнь, в мир приходит Христос. «Ныне, — говорит апостол Павел, — независимо от закона (это греческое выражение абсолютно равно sine lege - «без закона» Овидия), явилась (причем не вернулась, как было бы у Вергилия, но именно явилась впервые) правдаБожия» (Рим 3:21), нотоль- ко не «дике», не богиня справедливости Дике, или Астрея, древнего мифа, но «дикеосини Феу» (bixaiocruvr) $гои) - правда Божия, о которой, как говорится у апостола Павла, «свидетельствуют закон и пророки» (если дословно — «которая ранее засвидетельствована была законом и пророками»), «Правда Божия, — повторяет это выражение Павел во второй раз, — через веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих, ибо нет различия» (Рим 3:22). Так в мире начинает действовать благодать.

В чем различие между «дике» (bixrj) и «дикеосини» (&ixaiOCTi3vr])? «Дике» — это справедливость, выраженная в решении суда, а «дикеосини» — это та же справедливость, но воплощенная в жизни человека. «Дике», справедливость, о которой говорят античные поэты, — та справедливость, что выражена в мудром, правильном решении суда и существует как бы вне человека и независимо от него: на пергаменте, на папирусе, высеченная на каменной стеле и так далее. «Дикеосини» — это та же самая справедливость, но только воплотившаяся в реальной жизни живого и конкретного человека. Там — норма, здесь — реальность, воплощенная в конкретной жизни, сначала Сына Человеческого, затем тех, кто по Его слову идет вслед за Ним. Именно в этом, возможно, заключается сила и главная особенность христианства — его жизненности и воплощенности в конкретном опыте, в конкретном пути живого человека. В отличие от той нормативности, которую предлагают практически все без исключения учения, которые накопились у человечества за тысячи лет его истории.