Георгий Чистяков - На путях к Богу живому

Его мировоззрение отличает очень спокойное и трезвое не отрицание, а именно неприятие кумиров:

«Хочу быть свободнымм от какой бы то ни было рабской зависимости духа. И уже никогда не поклонюсь ни одному кумиру, не покорюсь никаким высшим силам, ради которых нужно скрывать правду…»

Коммунист в прошлом, он не стал антикоммунистом, он выбрал какой‑то другой путь, который, наверное, можно назвать путём личной свободы. Любимым словом Льва Копелева становится слово терпимость.

«Терпимость — главное условие сохранения жизни на земле… Терпимость не требует скрывать разногласия и противоречия. Напротив, требует, понимая невозможность всеобщего единомыслия, именно поэтому воспринимать чужие и противоположные взгляды без ненависти, без вражды. Не надо притворяться согласным, если не согласен. Однако нельзя подавлять, преследовать несогласных с тобой», — писал он, приближаясь к концу своей жизни. Копелев цитирует Вячеслава Иванова, которого вообще очень ценит и считает одним из своих учителей: «Достижение понимания каждого

152

человека как другого, равного в каком‑то смысле Я, и создает нравственные основы человеческого общежития».

Не механическая замена одной идеологии на другую, а нечто совсем иное — система, исключающая любой тоталитаризм, пусть даже принимающий самые неожиданные формы.

«В первом веке нашей эры было сказано: «Блаженны кроткие… Блаженны милостивые… Блаженны миротворцы…» За два тысячелетия ещё никогда, как сейчас, не были необходимы именно миротворцы. Настоящие — не лицемерные, бескорыстные, терпимые миротворцы».

Вот они — «те беспредельные миры Евангелия», которые, как признается сам писатель, он в конце концов открыл для себя, хотя никогда публично не называл себя христианином. Копелев услышал в Нагорной проповеди ту ноту, которой мы часто не замечаем: Иисус зовет нас к уважительному и бережному отношению друг к другу, и это не есть какой‑то способ достичь внешнего мира, «мирного сосуществования». В этом призыве таиться нечто значительно более глубокое — путь к Богу открывается только для того, кто признает право другого на его взгляды. В противном случае этот путь ведет не к Богу, а только к моему представлению о Боге.

Не случайно, наверное, Копелев и Окуджава успели повидаться друг с другом буквально накануне своей смерти. Оба прошли через войну, оба прошли через комсомол и были «верующими» коммунистами (сегодня это как‑то не укладывается в наше видение Булата Окуджавы, но ведь он поэтизировал Гражданскую войну и вполне по–коммунистически говорил о «комиссарах в пыльных шлемах»). Оба самостоятельно преодолели веру своей юности и стали по–настоящему свободными людьми, прекрасными именно этой свободой. Хорошо пишет об этом Наум Коржавин в послесловии к сборнику стихов Окуджавы, опубликованном в 1968 г. в Германии: «Как и его сверстники, он тоже долго (не знаю, как сейчас) верил в

153

коммунизм, как воплощение правды, справедливости и смысла жизни… При этом у него была репрессирована мать и уничтожен отец, оба верующие коммунисты, передавшие ему свю веру. Он тоже прошел через войну и, как его сверстники, пережил там крушение одних представлений и начало формирования других… и, наконец,… дожил до краха сталинской легенды… и ощутил себя внутренне свободным, легализовав в своем сознании (возможно, как‑то увызывая их с коммунизмом — не знаю) обыкновенные человеческие ценности».

В отличие от старших по возрасту (Анны Ахматовой или Б. Пастернака) или младшего (Иосифа Бродского), которые всегда знали цену режиму, при котором жили, и никогда не идеализировали советскую власть, Булат Окуджава был вполне советским человеком: именно поэтому его услышали миллионы, для кого он был во всех отношениях своим.

«Никакой борьбой с советской властью он не занимался. Но его счастливый дар помогает сохранить в душих людей то, без чего — исчезни это вдруг — любое освобождение и любая борьба потеряли бы всякий смысл», — так писал о нем Н. Коржавин. Счастливый дар, — вот поистине удачное выражение, когда говоришь об Окуджаве. Освобождение — не менее меткое слово! Своими песнями он действительно помог освободиться миллионам и миллионам людей от того плоского или двухмерного, примитивзного понимания жизни, что навязывалось нам всеми способами, через все средства массовой информации, через школу и детский сад и т. д.

Крестввшийся всего лишь за несколько дней до смерти, он был в течение всей своей жизни псалмопевцем. Ещё Афанасий Великий в IV в. говорил о том, что псалмы Давидовы — это своего рода зеркало души. Читая псалмы, узнаёшь в них самого себя, видишь свою собственную душу как в зеркале. То же самое можно смело сказать о песнях б. Окуджавы. Человек 60–70–хх гг. увидел в них самого