Нужно думать, что русск. трезвый («церковнославянизм», при собственном терёзвый , далее — тверёзый ), ст. — слав. ТРЕЗВЪ и т. п. восходит к и.-евр. *ter–g'h–u- , ср. русск. терзать, праслав. *tьrzati, из и.-евр. *ter–g'h- . Трезвость при таком понимании — знак опыта человека, прошедшего через труд, трудности, их терзание и усвоившего себе этот трудный опыт (и.-евр. *ter- присутствует во всех этих ключевых словах). Соотношение трезвый: терзать (="мучить") напоминает подобное отношение между опытный, испытанный и пытать (="мучить"). "Трезвость–терзание" наделяет человека таким духовным опытом, который в определенных условиях приводит к святости (ср. "святую трезвость" Гёльдерлина), и в любом случае воспитывает душу, «свежительна», как скажет Гоголь, для нее. Ср.:
Неприлично автору, будучи давно уже мужем, воспитанному суровой внутренней жизнью и свежительной трезвостьюуединения, забываться подобно юноше.
(Мертвые души, гл. XI).
Трезвость взгляда, выработанная Феодосием, исключает незнание или непонимание того, что он делал для монастыря и для тех, кто находился за его стенами, и даже недооценку сделанного им. Преподобный умел трезво смотреть и на себя и на дело своих рук. И когда он говорит о себе как о последнем и недостойнейшем(«Темьже на таковое подвизание възирая, съмеряшеся, последьний ся вьсехъ творя…», 41г; «Себе же недостойна творя, якоже ни единая неделе, поне достигнута противу трудомъ ихъ», 37г), речь идет всегда о сугубо личной перспективе, о мнении о самом себе в рамках некоей максималистской системы оценок, наконец, о своем месте в сравнении с другими подвижниками. Настаивание на своем недостоинстве со стороны Феодосия — волевой акт и одновременно акт смирения и самоочищения, акт признания бесконечности стоящих перед ним задач и пути к их осуществлению.
Теме терпения посвящено несколько поучений Феодосия, см. ниже. — О том, какимчеловеком был Феодосий, судят по его «Житию» и по той устной традиции — «ближней» (круг печерских монахов) и «дальней», внешней (миряне–современники Феодосия, жители Киева), — которая, несомненно, существовала и в известной степени была независима от «Жития» (и, более того, сама оказала на него известное влияние). Но, конечно, существенно и то, как Феодосий сам оценивал себя, хотя бы в тех узких рамках, в которых касаться себя считалось и возможным и приличным. В текстах Феодосия прямо о себе он говорит мало и всегда подчеркивая свое несовершенство, и за каждым поучением или посланием незримо стоит «Кто же я такой, чтобы..!»; ср.: «Что возмыслилъ еси, боголюбый княже, воспрашати мне, некнижна и худа, о таковой вещи» (ср.: «аз худый,.. то что створю, не вемъ, убогый», «И како аз могу, грешный и недостойный рабъ вашь, противникъ Богу быти, оному о мне тако творящу! Трость бо не пишеть сама, аще не будеть пишющаго ею, ниже прославиться секыра безъ секущаго ею»; «Аз, грешный и ленивый, погребый талантъ свой в земли и не приделавъ имъ ничтоже…», «Азъ же унылый, имея в собе корень злаго того проращениа от моея лености, ни самь входя въ царство небесное и вамъ препону творя своею леностию и своими неподобными нравы…», «Вашеа ради любве радуюся, еже в толице зле видяще мою худост, не возгнушастеся моих словесъ…». Конечно, такое самуничижение в духе традиции и предполагается самим жанром обращения духовного отца к своим детям. Порознь примеры такого подчеркивания своего недостоинства, худости и т. п. хорошо известны и в других случаях, выступая нередко как своего рода клише. Но когда это говорит Феодосий, всегда чувствуется, что эти словесные знаки самуничижения — одновременно и соответствующее дело и что Феодосий, говоря и делая это, лично, здесь и сейчас, переживает это свое недостоинство, и сознание его действительно причиняет ему муку. Когда же речь заходит об основах веры Феодосия, о верности его им, — это доброе наследие родителей, ибо он «въ чистей и в правоверней вере роженъ и воспитанъ в добре и наказанья правовернымъ отцемъ и матерью, наказываюче мя добру закону». Человек своего времени, Феодосий не мог не разделять и некоторых распространенных предрассудков той эпохи. Но они — общая черта и мало говорят об индивидуальности святого. Насколько же важнее, когда, строго, жестко и во многом несправедливо осудив кривоверных, которые все еретики, и наказав не иметь с ними дела в вопросах веры («Ни свойся к нимъ, но бегай ихъ и подвизайся въ своей вере добрыми делы»), Феодосий вдруг как бы вспоминает, что и «кривоверные» тоже люди и что они тоже могут попасть в беду и нуждаются в помощи. И тут–то и появляется его увещание правоверным— «милостынею милуй ни токмо своея веры, но и чюжия», и, чтобы не подумали, что это лишь «общие» слова, он подробно перечисляет, стараясь никого не упустить, всех, кто «чюжой» и кто все–таки достоин милости и милостыни (см. ниже).
Читать дальше