Юлия Посашко - Монахи. О выборе и о свободе

– Тяжело?

– Иногда, да. Нужно, чтобы было ощущение, что вы готовы отречься себя ради другого. Господь говорит: «Возлюби ближнего своего». Когда ты начинаешь понимать и чувствовать другого как ближнего своего, это уже может быть началом такого самоотречения. А потом, даже если у тебя болят ноги или что-то еще, надо сделать то, о чем тебя попросили, не откладывая, если это в твоих силах.

– А не хочется вам все-таки когда-нибудь вернуться обратно в монастырь, насовсем?

– Уже сказала, что это мой путь. Меня зовет к себе одна моя любимая игуменья. Я смотрю на нее с восхищением и с радостью побежала бы к ней. А как же побежишь? Вдруг позвонит кто-то из «моих» актеров и скажет: «Оля, у меня ноги болят.»? Не знаю, это ли иночество? В том послушании, которое я несу в миру, наверняка, есть свой смысл, свое служение – служение людям. Монах – он ведь для Бога и для людей.

– Матушка, как вы считаете, что происходит сейчас с человеком в миру? Вы сказали, что свобода – в монастыре, но ведь в миру она тоже есть. Правда, другая.

– Да, другая. Современный человек перестает слушать голос своего сердца. Мы прислушиваемся к своим впечатлениям, к чему-то, лежащему на поверхности. О многом мы судим так, будто говорим о еде, на уровне «нравится – не нравится».

Человек теряет важный инструмент – сочувствие. У некоторых отсутствие сопереживания перерастает в психическую болезнь. Некоторые актеры, которые считали себя средоточием мира, думали, что весь мир лежит перед ними и все восхищаются их красотой и талантом, не выдерживают реальности и начинают очень серьезно болеть. Они «зафиксировали» свой взлет, свои успехи и тянут их до конца дней своих. Когда больные, уже некрасивые женщины, продолжают вести себя по-прежнему, «по звездному» – это приводит к распаду личности, иногда просто к безумию.

Сейчас женщина не такая, какой она была в прошлых веках, в ней нет притягательности, тайны. Виновата, может быть, и не она сама, а тот, кто ее к этому привел. Мир может разрушиться, если не вернуть нам ту женщину.

– А в чем миссия женщины, как вам кажется?

– Мне кажется, женщина должна быть с Богом, особенно когда она готовится стать матерью. Дар Божий женщине – иметь дитя. Разве может этот дар идти в сравнение с возможностью сделать карьеру? Как только у женщины появляется ощущение, что она ждет новую жизнь, она сразу должна броситься в Церковь и молиться, молиться о своем ребенке. Это прежде всего. И потом, когда ребенок вырастет. Если женщине нужно уйти в монастырь, если это ее путь, то Господь ее туда приведет. А кому нужно остаться в миру, останется в миру. Господь так устроит.

– Матушка, что для вас стоит на первом месте в монашестве?

– Само монашество. Наверное, у вас будут разговоры с более просвещенными матушками, игуменьями. Они все расскажут, дополнят меня. Я всего-навсего труженик по послушанию, рядовой член Церкви. Только труженик. И все.

Иеромонах Клеопа, насельник монастыря Петрас, Греция

Первая мысль: русский монах – и в греческом монастыре? Как его туда занесло? Что, у нас своих монастырей да лавр не хватает?! Однако будущий иеромонах Клеопа никогда не мечтал о чужой стране, молочных реках и кисельных греческих берегах. Говорит так: «Моим желанием было служить Богу там, где Он меня хочет видеть». Может быть, разгадка в том, что, когда отказываешься от своих планов, на тебе исполняются планы Божии? Непредсказуемые. Неожидаемые. Не всегда безболезненные. Но всегда – спасительные.

Странник я на земле;

не скрывай от меня заповедей Твоих.

Пс.118:19

– Отец Клеопа, расскажите, как начался ваш путь к монашеству?

– В монашество меня привело желание быть с Богом и желание послужить Ему там, где Он хочет меня видеть.

Когда мне было 12 лет, мне в руки попал Закон Божий, одно из первых изданий, которое тогда появилось, это был где-то 1990 год. Из этой книги я впервые узнал о монахах, монашестве, мне так это понравилось, что я сказал себе: «Я тоже хочу быть монахом». Эта мысль у меня жила все время, все эти годы.

– Ваша семья была религиозной?

– Нет. Хотя бабушка и прабабушка были верующими, а прадед был церковным старостой.