Владислав Артемов - Мифы и предания славян

О почитании быка как символа плодородной силы можно лишь догадываться.

О тотемизме у славян, то есть о почитании славянами в качестве тотема определенных зверей, достоверных известий не имеется. Интересно, однако, что несколько древних славянских племен имело наименования, производимые от названий животных, и что во многих местностях почитался предок рода в образе змеи, жившей под порогом жилища или под очагом.

Алконост – в русском искусстве и легендах райская птица с головой девы. Часто упоминается и изображается вместе с другой райской птицей Сирин.

Образ Алконоста восходит к греческому мифу о девушке Алкионе, превращенной богами в зимородка. Название и образ ее, впервые появившиеся в переводных памятниках, являются результатом недоразумения: вероятно, при переписывании «Шестоднева» Иоанна Болгарского, где речь идет о зимородке – алкионе, слова славянского текста «алкионъ есть птица морская» превратилось в «алконостъ».

Иван Билибин. Алконост

Самое раннее изображение Алконоста встречается в книжной миниатюре XII века. Легенды повествуют, что Алконост несет яйца в морскую глубину посреди зимы. При этом яйца 7 дней лежат в глубине, а затем всплывают на поверхность. На протяжении этого времени на море наблюдается штиль. Затем Алконост забирает яйца и высиживает их на берегу. На голове Алконоста обычно изображается корона.

На русских лубочных картинах Алконоста изображают с женской грудью и руками, в одной из которых она держит райский цветок или развернутый свиток с изречением о воздаянии в раю за праведную жизнь на земле.

Алконост

Пение Алконоста настолько прекрасно, что услышавший его забывает обо всем на свете. Существует подпись под одной из лубочных картинок с ее изображением: «Алконост близ рая пребывает, иногда и на Евфрате-реке бывает. Когда в пении глас испущает, тогда и самое себя не ощущает. А кто вблизи тогда будет, тот все на свете забудет: тогда ум от него отходит, и душа из тела выходит».

Легенда о птице Алконост перекликается с легендой о птице Сирин.

В качестве места обитания Алконоста иногда называется река Евфрат, иногда – остров Буян, иногда просто славянский рай – Ирий.

Анчутка – в восточнославянской мифологии злой дух, одно из самых древних названий беса, русский вариант чертенка. По Толковому словарю живого великорусского языка В. И. Даля, анчутки – чертенята.

Анчутка представляется беспятым либо беспалым, что обычно характеризует нечистую силу. Существует сказ о том, что беспятый анчутка потому, что «однажды волк погнался за ним и откусил ему пятку».

Анчутки бывают банные и полевые. По легенде, они, как и всякая нечисть, мгновенно отзываются на упоминание своего имени. Поэтому считается, что лучше о них помалкивать, «не то сей беспятый, беспалый будет тут как тут».

Николай Неврев. Пряха

Банные анчутки по легенде «мохнатые, лысые, пугают людей стонами, помрачают их разум, хорошо умеют изменять свой облик». Полевые – «росточком совсем крохотные и более мирные». Считается, что они живут в каждом растении и зовутся сообразно своему обиталищу: картофельники, конопельники, ленники, овсяники, пшеничники, рожники и т. д.

Также считается, что в воде тоже есть свой анчутка – помощник водяного или болотника. Легенда наделяет его необычайно свирепым нравом, кроме того, он представляется еще и противным.

По примете, если у пловца вдруг случится судорога, он должен знать, что это водяной анчутка схватил его за ногу и хочет утащить на дно. Оттого-то еще с древних времен «всякому пловцу советуют иметь при себе булавочку: ведь нечистая сила до смерти боится железа».

А. М. Ремизов писал: «Всякой бане есть свой баенник. Не поладишь – кричит по-павлиньи. У баенника есть дети – банные анчутки: сами маленькие, черненькие, мохнатенькие, ноги ежиные, а голова гола, что у татарчонка, а женятся они на кикиморах, и такие же сами проказы, что твои кикиморы. Душа, девка бесстрашная, пошла ночью в баню. „Я, – говорит, – в бане за ночь рубашку сошью и назад ворочусь“. В бане поставила она углей корчагу, а то шить ей не видно. Наскоро сметывает рубашку, от огоньков ей видно. К полуночи близко анчутки и вышли. Смотрит. А они маленькие, черненькие, у корчаги уголья – у! – раздувают. И бегают, и бегают. А Душа шьет себе, ничего не боится. Побоишься! Бегали, бегали, кругом обступили да гвоздики ей в подол и ну вколачивать. Гвоздик вколотит: „Так. Не уйдешь!“ Другой вколотит: „Так. Не уйдешь!“ – „Наша, – шепчут ей, – Душа наша, не уйдешь!“ И видит Душа, что и вправду не уйти, не встать ей теперь, весь подол к полу прибит, да догадлива девка, начала с себя помаленьку рубаху спускать с сарафаном. А как спустила всю, да вон из бани с шитой рубахой, и уж тут у порога так в снег и грохнулась. Что и говорить, любят анчутки проказить, а уж над девкой подыграть им всегда любо. Выдавали Душу замуж. Истопили на девичник баню, и пошли девки с невестой мыться, а анчутки – им своя забота, они тут как тут, и ну бесить девок. Девки-то из бани нагишом в сад, и высыпали на дорогу и давай беситься: которая пляшет да поет что есть голосу невесть что, которые друг на дружке верхом ездят, и визжат, и хихикают по-меринячьи. Едва смирили. Пришлось отпаивать парным молоком с медом. Думали, что девки белены объелись, смотрели – нигде не нашли. А это они, эти анчутки ягатые, нащекотали усы девкам!»