Ольга Клюкина - Святые в истории. Жития святых в новом формате. XII–XV века

Мнение Григория Паламы: несомненно. Бог непознаваем как сущность, но Бог – это и энергия, и эту нетварную энергию можно называть по-разному: жизнью, благодатью, светом… Она открыта для человека, но только если он приготовит, очистит свою душу, чтобы вместить этот Божественный свет.

Для Варлаама и «варлаамитов» аскетизм и духовные подвиги были чем-то устаревшим и бессмысленным. Зацепившись за мысль о Божественной энергии, они обвинили Григория Паламу (а в его лице и всех афонских монахов) в двубожии и назвали их еретиками.

Десятого июня 1341 года в Константинополе был созван Собор, призванный разрешить спор Паламы с Варлаамом. Темы публичного диспута были все те же – об Иисусовой молитве и сущности фаворского света.

«…Варлаам стал клеветать на всякое богоявление для оскорбления [подвижников], прилежащих в безмолвии Богу, пытаясь показать, что оно гораздо ниже знания сущего, основанного на философских науках… А также стараясь доказать, что просиявший на горе свет Спасителя – тварный и описуемый и целиком чувственный, возникающий и исчезающий, одно из чувственных видений и как воображаемый – худший по сравнению с разумом…» – позднее обозначит Палама главные точки дискуссии в своем сочинении «Полемика с Акиндином».

Теперь, по прошествии шести с лишним веков, богословы называют этот спор в Константинополе неким водоразделом между двумя культурами, способами мышления и познания мира. За спиной Григория Паламы было все православное монашество и многовековой опыт христианских подвижников. Варлаам представлял собой человека новой формации, «внешних знаний» и того прогресса, который на своем пути пытается смести все вековые традиции и ценности.

«Несомненный общий и первый признак такого падения – когда не принимают с верой преданий, которые мы в простоте усвоили от святых отцов, понимая, что они лучше и мудрее, чем человеческие вопрошания и помышления…» – говорит по поводу самонадеянности своих противников Григорий Палама.

Публичный спор в 1341 году закончился победой Паламы: Собор осудил, по апостолу Павлу, оскорбляющих Духа благодати (Евр. 10: 29).

Предметом спора была величайшая тайна богообщения, и многие тогда сделали для себя вывод, что к ней не стоит прикасаться «наскоком». «Чистые сердцем видят невидимое, но не чувственно, не умопостигаемо, не путем отрицания и оставления сущего, а какой-то таинственной силой…» – отмечает Григорий Палама.

Оскорбленный Варлаам удалился в Италию, но мысль о «двубожии» афонских монахов и лично Григория Паламы прочно засела в умы византийских богословов. Ее подхватил и в течение четырех лет стал активно развивать в своих сочинениях богослов Григорий Акиндин, как пишет Палама, «надевший наизнанку тот же самый плащ нечестивого учения».

Акиндин написал несколько трактатов о природе Божественного света, в которых называет его менее ценным, ниже Ангелов и даже самих человеческих душ. Его логика проста: души невозможно увидеть, а Божественный свет, как утверждают на Афоне, порой видят даже «невежды-монахи».

«Этот-то свет – неприступный, нескончаемый, невечерний, безначальный, вечный, красоту будущего века… они опять бесчестят…» – удивлялся Григорий Палама.

Противники Паламы были людьми деятельными, общительными и не гнушались любыми способами привлекать к себе сторонников. «Ты из-за этого везде ходишь; все делаешь; почти повсюду посылаешь и предлагаешь подарки, писания, глашатаев; дергаешь, как говорят, за все веревки, имея помощников…» – отмечал такую активность Палама в «Полемике с Акиндином».

Сам он предпочитал действовать по-другому. Перу Григория Паламы принадлежит фундаментальное сочинение «Триады в защиту священнобезмолвствующих», где он как бы подвел теоретический базис под духовный опыт подвижников-исихастов, творение «Об исхождении Святого Духа», многие другие.

Палама также составил и житие Петра Афонского – первого известного на Афоне монаха-пустынника, который для святогорцев был образом истинного исихаста. И когда он с горечью пишет об упадке почитания Петра Афонского, то напоминает афонским монахам, что они, прежде всего, сами не должны допускать в себе упадка исихии и угасания молитвенного духа.

Акиндин и впрямь «дергал за все веревки» и торопился, чувствуя подходящий для его славы момент. «…Но когда государственные дела пришли в смятение, улучив удобный момент, – ведь говорят, что волки в бурю радостно нападают на стада…» – пишет ему Палама, имея в виду происходившие в империи политические перемены.