Владимир Лучанинов - Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции

Случалось, конечно, что нас и не принимали… Всё на себе испробовали, как в Евангелии. Один раз в горном районе мы всю деревню обошли, в каждый дом постучали, но буквально все жители нам отказали. Мы ночевали в старой заброшенной церкви, благо пол там был деревянный, а утром, уходя, с обуви прах отрясли.

Как-то постучали в огромную железную дверь, открыла женщина:

– Вы от Бога, – говорит, – пришли. А что мне Бог? Ни одного платья не дал! Ничего Он мне не дал; так зачем я стану вас принимать?!

– Так вы поинтересуйтесь, – отшучиваюсь я, – быть может, это платье как раз у нас с собой и есть.

Но она прямо перед моим лицом захлопнула свою железную дверь.

В другой раз, когда просились в один дом на ночлег, хозяйка нам и говорит:

– Подождите, сейчас мужа спрошу.

А муж оттуда кричит:

– Не уходите! Сейчас я выйду, только ружье заряжу! Если б хотел вас принимать, то позвал бы, я видел вас в церкви!

– Зачем с ружьем выходить? – отвечаю я ему с юмором. – Не надо так беспокоиться, мы и так можем уйти, без вооруженного сопровождения…

Физические нагрузки, конечно, были серьезными. При этом наш духовный наставник, отец Давид, придерживался строгих правил: никаких послаблений в посте и в молитве [9] [10] . Поэтому и в наших рядах случались обострения у людей со слабой психикой, помню три-четыре подобных случая.

В дальнейшем мы организацию наладили: разделились на пятнадцать групп, во главе групп стояли священники, и каждый день, двигаясь в одном направлении, мы могли заходить в пятнадцать разных населенных пунктов, до Тбилиси не пропускали ни одной деревни.

Посещали в рамках крестного хода и места лишения свободы. Многие заключенные исповедовались и причащались. И у нас, и в России существовала настоящая воровская философия, фактически – свое вероисповедание, свои идеи, никак не сочетающиеся с Евангелием 10. Был даже случай забавный в 1989 году. Кто-то из наших напечатал листовки для раздачи в тюрьме – икону с молитвами и со списком заповедей. И самое интересное, что заповедь «не укради» случайно пропустили. Когда раздавали, многие из блатных радоваться стали: «Видите! Видите! Нет такой заповеди!» Став священником, я пытался объяснить этими «авторитетам», что у человека, гордо называющего себя вором и не раскаивающегося в этом, исповеди принять я не могу. Кто-то искал компромисс. Один вор в законе сказал, что не может так вот сейчас сказать всем: «Я больше не вор!»

– Но обещаю, – говорит он, – что буду стараться жить по заповедям и ничего, что является нарушением закона, больше делать не стану. Ко мне приходят за советом в спорных случаях, в этом ничего противозаконного и противохри-стианского нет. Я просто не могу сказать всем, что я больше не вор, но могу отказаться от доли за краденое и больше никогда не принимать ее.

Один пожилой вор в законе – известный карманник – без всяких условностей сказал:

– Отказываюсь от всего, хочу причаститься!

Старик был сильно болен, вечером его исповедовали, а утром на литургии он оделся в красивейшую белую расшитую рубашку. Он весь светился, для него это был настоящий праздник!

Но, конечно, случалось и по-другому: один из желающих причаститься мне сказал:

– Умру, но останусь вором в законе!

Я даже крест ему не стал освящать…

Я никогда не думал о своем рукоположении, несмотря на то, что даже внешне стал похож на священника. Как-то отец Давид, который уже был в постриге и стал архимандритом Даниилом, спросил меня: если бы я стал священником, практиком был бы или теоретиком, богословом или практикующим священником-миссионером? Я ответил, что оба направления мне одинаково интересны, в идеале я хотел бы их сочетать. А потом во время одной монастырской трапезы Святейший, посмотрев на меня внимательно, сказал: «На следующей неделе Вас будут рукополагать, готовьтесь».

Так в декабре 1990 года неожиданно я стал диаконом, вся моя жизнь резко изменилась. Помню, когда первый раз в подряснике я зашел в троллейбус, мне казалось, что буквально все на меня смотрят (после рукоположения я подрясник никогда не снимал).

Счастливый период для священнослужителя – это дьяконство. Есть свободное время. Но мое счастье продолжалось недолго: всего через два месяца меня рукоположили в священники и назначили сразу в два храма – в главный патриарший собор Светицховели [11]и в пригород Тбилиси, в поселок Цхнети. Первая моя литургия, помню, продолжалась где-то часа четыре или даже больше: я служил по книге, медленно, еще часа два исповедовал прихожан перед причастием. Мне было тяжело, а им еще тяжелее…