Клод Тилье - Мой дядя Бенжамен

Бенжамен, за минуту перед этим смотревший на свое путешествие в Корволь, как на тяжелую обязанность, решил тотчас же туда отправиться. Бабушка, не желавшая допускать этого, спрятала его башмаки в шкап.

— Говорю вам, что я пойду!

— А я говорю, что ты останешься дома!

— Может быть, вы желаете, чтобы я дотащил вас на конце своей косы до самого дома господина Менкси?

Таков был разговор, происходивший между сестрой и братом, когда вернулся домой мой дед. Он положил конец спору, заявив, что завтра у него дела в ла Шапель и он прихватит Бенжамена с собой.

Еще не рассвело, как дед был уже на ногах. Составив опись имущества и подписав под ним: «Общая стоимость коего шесть франков, четыре су, шесть денье», он вытер о рукав своего дорожного плаща перо, бережно засунул в футляр очки и отправился будить Бенжамена. Тот спал так сладко, как принц Кондэ (если только принц не притворялся) накануне сражения.

— Эй, Бенжамен, вставай! На дворе уже светло!

— Ты ошибаешься, — поворачиваясь лицом к стене, отвечал Бенжамен, — на дворе ни зги не видно.

— Да ты подыми голову от подушки и увидишь, как играют лучи солнца на потолке.

— Говорю тебе, это свет от фонаря.

— А, так, значит, ты не желаешь итти?

— Нет, мне всю ночь снился черствый хлеб и кислое вино, и если мы пустимся в дорогу, то с нами приключится несчастье.

— Хорошо, заявляю тебе, что если через десять минут ты не будешь готов, то я пришлю к тебе твою дорогую сестрицу, а если встанешь, то я открою бочонок старого белого вина.

— Ты уверен, что это настоящее белое вино Пульи? — спросил, присев на кровати, Бенжамен. — Ты даешь честное слово?

— Да, слово судебного пристава.

— В таком случае, иди и открывай свой бочонок, но, предупреждаю тебя, если с нами по дороге случится какое-нибудь несчастье, ты будешь отвечать за это перед моей дорогой сестрицей.

Через час дядя и дед уже шли по дороге в Муло. На некотором расстоянии от города они повстречали двух крестьянских ребят, из которых один тащил подмышкой кролика, а у другого в корзине лежали две курицы. Первый обратился к своему спутнику:

— Если ты скажешь господину Клике, что видел, как я собственноручно поймал кролика в кроличий садок, то мы будем друзьями.

— С удовольствием, — ответил другой, — но только если ты скажешь госпоже Деби, что мои куры по два раза в день несут яйца величиной с утиное.

— Вы два маленьких негодяя, — сказал дед, — я попрошу полицейского комиссара надрать вам уши.

— А я, друзья мои, попрошу каждого из вас принять от меня по монете в двенадцать денье.

— Нечего сказать, вот уж неуместная щедрость, — пожимая плечами, заметил дед. — Ты, пожалуй, способен проткнуть шпагой любого честного бедняка, если расточаешь свои деньги, отдавая их этим двум шелопаям.

— Это по-твоему они шелопаи, Машкур. Ты не умеешь смотреть в корень вещей, а на мой взгляд, — это два философа. Они придумали способ, при помощи которого десять сплоченных между собою честных людей могут нажить целое состояние.

— Что же это за способ, — с недоверчивым видом спросил дед. — придумали твои два философа, которых, если бы мы не так спешили, я бы как следует проучил?

— Он очень прост, — ответил дядя, — и вся суть его заключается в том, что было бы целесообразнее, если бы десять друзей объединялись не для попоек, а для того, чтобы нажить состояние.

— Да, это по крайней мере стоит того, чтобы объединяться, — заметил дед.

— Мы, все десять, умны, образованы, владеем речью, как фокусник своими шарами. Одним словом, каждый из нас достоин занимаемой им должности, люди охотно, не компрометируя себя, могут подтвердить, что мы стоим большего, чем наши собратья.

И вот, объединившись в некое содружество, мы начинаем превозносить, раздувать и преувеличивать наши скромные заслуги.

Девять живых реклам, всюду проникающих, вновь и вновь, но уже на другой лад повторяющих сегодня то, что они говорили вчера, девять говорящих афиш, хватающих прохожего за рукав, девять живых вывесок, гуляющих по городу, спорящих между собой, выдвигающих сложные дилеммы, энтимемы и презирающих вас, если вы не согласны с ними.

И в результате слава десяти друзей, влачивших жалкое существование в трущобе маленького городка, подобно стряпчему в ограниченном кругу, растет с головокружительной быстротой. Еще вчера вы были — червь, сегодня вы — орел. Как выпущенный из бутылки газ, наша слава ширится и распространяется по всей провинции. К нам со всех сторон стекаются клиенты, с юга, с севера, с востока, с запада. Они грядут, как праведники Апокалипсиса в город Иерусалим. Спустя пять, шесть лет Бенжамен Ратери, владелец крупного состояния, он с шумом и треском пропивает его на завтраках и обедах, а ты, Машкур, уже не служишь больше судебным приставом. Я покупаю тебе должность судьи, а жена твоя, как статуя богородицы, закутана в кружева и шелк, твой старший сын, маленький певчий, поступает в семинарию, средний, хилый и желтый, как канарейка, изучает медицину, я передаю ему мое имя и клиентуру и шью ему за свой счет красный камзол, а младшего мы делаем приказным. Твои старшая дочь выходит за писателя, а младшая за богатого парижанина, и на следующий же день после свадьбы мы посылаем все наше предприятие к черту.