Засмеялся Федя и впустил путешественницу во двор.
Перевод с мокша-мордовского А. Ячменева.
Мимо наших ворот
Дочь соседская идет.
За год выросла на диво!
Как стройна! А как красива!
Легок шаг. Очи — вниз.
Взор — смотри не обожгись!..
У ворот стою, немею,
Так и таю перед нею.
Глянуть вслед раскрасе
Парни высыпали все:
Зульфукар, Али, Ахмед,
И Омар, и Магомед…
Даже сам Камбулат,
Что с недавних пор женат,
Вышел, сделав постный вид.
«Здрасьте!» — нам он говорит.
По домам все пошли:
Я, Омар, Ахмед, Али…
О красавице ни слова.
В переулке пусто снова.
Я стою у окна,
Глядь, назад идет она.
Сердце екнуло, запело,
Я окно открыл несмело.
Вижу: в каждом окне
Уж торчат, подобно мне,
Зульфукар, Али, Ахмед,
И Омар, и Магомед…
Даже сам Камбулат,
Что с недавних пор женат,
Боком стал к окну, чудак:
Это я, мол, просто так…
И тиха, и скромна,
Мимо нас прошла она.
Я стрелой на крышу — скок,
Поглядеть еще разок.
Я и рад и не рад:
Уж на крыше стали в ряд
Зульфукар, Али, Ахмед,
И Омар, и Магомед…
Даже сам Камбулат,
Что с недавних пор женат,
Вылез, вертит головой,
Ус накручивает свой.
Перевод с даргинского Г. Ладонщикова.
НА УЛИЦЕ ВСТРЕТИЛИСЬ ДВОЕ
На улице встретились двое.
Давнишние вроде друзья:
— Привет тебе! Утро какое!..
— Салам! Как твой дом? Как семья? —
О тещах друг друга спросили,
И очень любезно притом…
Расстались — и в этаком стиле
Подумал один о другом:
«Толкуй вот с таким негодяем!
Таких поискать подлецов!
А терпим мы их, привечаем…
Доколе в конце-то концов?!»
И сплюнул другой, негодуя:
«Мерзавец! Отвратнейший тип!
Подножку б ему — да такую,
Чтоб он все печенки отшиб!..»
Читатель! Я даже и устно
На это не тратил бы стих,
Но речь-то идет, как ни грустно,
Не только об этих двоих.
Перевод В. Корчагина.
Хмурое утро брызгало в стекла слезами дождя, а на нижнем этаже назойливо визжала пластинка: «То ли еще будет… То ли еще будет! Ой-ёй-ёй!» Однако ни то, ни другое не мешало хозяевам изысканно сервировать столы. Аппетитный аромат блюд состязался с яркостью бутылочных этикеток. Настроение у домочадцев было более чем приподнятое. Да и как ему быть иным, если в дом пришел славный юбилей: главе семьи стукнуло шестьдесят!
Когда настенные часы мелодично отсчитали двенадцать раз, в квартиру цепочкой потянулись гости. Тут были и старые друзья юбиляра, и его сослуживцы. Всех их радушно встречал сияющий лысиной виновник торжества Лев Эчаныч. А его златозубая половина, радостно улыбаясь, усаживала приглашенных за пиршественный стол…
И вот уже загремели в честь юбиляра здравицы. Первым выступил с полным фужером в руке ветеран конторы, приятель Эчаныча кассир Онтон Кузьмич.
— Пролетают наши лета, — невесело вздохнул Онтон Кузьмич. — Вот гляжу я на нашу цветущую секретаршу Лилию и невольно, так сказать, сопоставляю ее с — увы и ах! — уже отцветшим, если можно так выразиться, почти увядшим дорогим моим другом Левой, некогда бывшим настоящим львом. Ох, эти подглазные мешочки, борозды морщин… буря времени, образно говоря, с корнем вырвала знаменитую когда-то каштановую шевелюру и намела на ее место снегу… Наступила зима такой же короткой, как мгновение ока, человеческой жизни. И все же, друзья, выпьем не за упокой, а, если можно так выразиться, во здравие моего друга, навсегда покидающего нас, коллеги. Прощай и здравствуй, Эчаныч…
После первого тоста лицо Льва Эчаныча несколько потускнело, но гости дружно и организованно осушили бокалы и совсем этого не заметили.
Васса Афанасьевна — касса взаимопомощи, — окинув сидящих ехидно-панихидным взглядом, начала стихами:
— И хором бабушки твердят: «Как наши годы-то летят!» Конечно, годы оставили неизгладимый след на облике нашего уважаемого пенсионера. Разве таким я его помню! Как он, бывало, махом переплывал Волгу! А как забивал головой гол в ворота противника! А как волновал он наш женский пол! И вот на днях смотрю: стоит, бедняга, на лестнице второго этажа — одышка. Укатали нашего сивку крутые горки. Сгорбился он, стал странно рассеян, склерозно забывчив… Да и то сказать: сколько он за сорок лет бумажных гор перевернул! Сутками Эчаныч из конторы не выходил, терпеливо просиживал над исходящими и входящими!.. Можно смело сказать: наш коллега сполна отдал жизнь… — Васса Афанасьевна вытерла платком глаза, — общему делу… Но я думаю, что выражу мнение всей конторы, если скажу так: умирать никому не хочется. И пусть наш дорогой Лев Эчаныч живет столько, сколько протянет…
Читать дальше