Марина Козикова - Зови меня кисонькой

Как она притараканила из кухни свою миску и как дотумкала скудным умишком, что лучший способ выманить меня в коридор – это забивать голы в дверь спальни кототарой, я не знаю. Но с тех пор меня гложут определенные сомнения в земном происхождении кисоньки.

Ненавижу разбирать чемодан.

Собирается он обычно легко, всего за неделю. Дня два составляется список вещей. В последний день, поразмыслив, вычеркиваю половину списка… Подумав еще две минуты, добавляю несколько крайне важных позиций под лозунгом «А вдруг там будет… (жара, мороз, ураган, кипящая лава, звездопад, дождь из крокодилов и т.д.)». В результате список становится больше, чем сам чемодан.

Неторопливо сную между ванной, кухней и комнатой, собирая в охапку барахлишко, и любовно аккуратными кучками раскладываю на диване. Пять раз убираю с дивана кисоньку. Вернувшись очередной раз из ванной, застаю ее за деловитым размазыванием собственной шерсти по изумительной красоты шерстяному черному (до недавнего времени) джемперу.

Пытаюсь поднять восемь кисонькиных килограммов с джемпера, за ними тянутся прихваченные когтями пара капроновых колготок и собственно диванный плед. Расставаться с добычей кисонька отказывается, вся собранная куча с шуршанием и грохотом перетекает на пол.

Выставляю кисоньку за порог комнаты, ползаю на коленях, собирая в подол юбки баночки, тюбики, кофточки и колечки. Со стоном встав, вываливаю кучу обратно на диван.

Обернувшись, нахожу кисоньку в чемодане. Она упоенно роет шелковое дно, пытаясь добуриться до пластика. Вытаскиваю ее из чемоданных недр. Кисонька уверяет меня, что раскопки в самом разгаре, и пытается вернуться в чемодан, скользко уворачиваясь от ноги.

Наконец начинаю плотненько уминать в чемодан вещи. Два раза меняю их местами. Трижды вытаскиваю из вещей кисоньку. Вздохнув, с жалостью отказываюсь от части запасов, взятых на случай атомной войны. С усилием закрываю чемодан. Предлагаю кисонькиным восьми килограммам попрыгать на нем. В итоге сажусь на крышку сама, взяв на руки кисоньку. Завтра в путь!..

Пять дней назад приходили гости, подарили кисоньке золотой резиновый шнурок. К шнурку прилагалась коробка конфет, но это была лишь досадная обуза (по мнению кисоньки). Обуза была съедена нами, шнурок достался кисоньке.

И вот уже пятые сутки шнурок в деле. Кисонька не хочет ни есть, ни пить, ни спать… Только играть! Резинка кокетливо надевается на голову, шею, передние лапы – по очереди и одновременно. Оттягивается зубами и весело чпокает кисоньке по морде.

И все бы ничего, да есть в этой забаве одна особенность. С периодичностью в три минуты шнурок в зубах приносится к моим ногам, и кисонька требовательно гнусавит: «Кидааай!».

Резинка, блестя конфетным золотом, летит вдоль коридора. Внизу мохноногим лягушонком со счастливым кваканьем скачет кисонька, пухлые ляжки метут линолеум. Через три минуты наша карусель повторяется. Кисонька неутомима, чего не скажешь обо мне. Да, это смешно – первый час, но не пятые сутки подряд.

Сегодня утром кисонька в трауре – загнала в какую-то щель свою золотистую игрушку. Зато я наслаждаюсь тишиной и спокойствием. Часа три. Потом, не в силах выносить страдания пушистой лошади, снимаю с банки варенья обычную бурую хозяйственную резинку и кидаю кисоньке. Радостное ржание и дык-дык по коридору возобновляются.

Однако через некоторое время кисонька решила, что без золотой резинки игра потеряла всю свою прелесть, и отправилась спать в ванную.

Мыться кисонька почему-то не хотела. Странно, на самом деле. Уж если я решила, то постираю ее непременно. А раз я сегодня утром посчитала, что она грязная (вид сверху), то так оно и есть.

Пока я уминала ее в тазик, кисонька орала, что тазик слишком узкий, ванна чересчур холодная, а вода жутко горячая. На что мной было предложено заткнуться, срочно худеть и лучше вылизывать свою шкуру.

В итоге водой и мыльной пеной было угваздано все: ванна, стены, пол, шкафчики и чуть-чуть потолок. Я, мокрая по уши, вытирала с лица мыло и пот. И посреди всего этого великолепия сидела в пустом тазике абсолютно сухая кисонька.

Однако баня еще не закрылась. Придавив коленом в тазу пронзительно голосящую кисоньку, я включила душ. Кисонька закатила глаза и забилась в истерике. Минут пять я поливала душем все вокруг тазика с заливающейся руладами мохнатой примой. Она сидела, плотно заняв собой весь таз, чуть опрысканная водой сверху. И вопила, что ее топят.