Александр Олсуфьев - Ведро на обочине

Вот и баба Глаша не брезговала выставить на продажу кое-что из того, что своими собственными руками выращивала на огороде. Сил пока, слава Богу, хватало, чтобы справляться с хозяйством, и земля щедро возвращала хорошие урожаи в ответ на заботу и усердный труд, так что и себе хватало, и излишки оставались.

А куда их девать излишки-то эти, если они никому не нужны? Не выбрасывать же, в самом деле, то, что было выращено с таким трудом. И, точно так же, как и в других дворах этой ли деревеньки, или какой другой, на обочине по осени и весной (если останется после зимы что-то) появлялось ведро, наполненное с горкой картошкой. И ничего в этом не было необычного, да вот только дом бабы Глаши был первым после поворота и поэтому для тех, кто въезжал в деревню, ведро её появлялось тоже первым. И может быть по этой причине, или по какой другой, но вёдра эти вдруг начали исчезать.

Началось всё это пару недель назад, когда она сидела на веранде и занималась чем-то, чем уж и вспомнить не может, как вдруг со стороны дороги послышался нарастающий гул мощного мотора, затем раздался визг и скрежет тормозов, потом мотор вновь зарычал, и всё стихло.

Баба Глаша, почувствовав неладное, отложила дела, оттолкнула обиженно мяукнувшего кота Барсика, который, изогнув спину, вился до этого у её ног, и поспешила спуститься с крыльца. Выйдя за калитку, она с упавшим сердцем увидела, что ведро на обочине исчезло, а дорога была пустой как в одну сторону, так и в другую. Не веря глазам своим, она подошла к тому месту, где перед обедом оставила ведро и посмотрела на землю. На песке ясно виднелся след от круглого дна, но самого ведра нигде не было видно.

– Это что ж такое делается? – выдохнула баба Глаша и, горестно покачивая головой, прикрыв ладонью рот, тихо запричитала. – Это как же?.. Это куда же?.. Украли, что ли?.. Да кому же она понадобилась, картошечка-то моя? И ведро… Ведро тоже утащили, окаянные. Ведро-то новое было. Ай-ай-ай, что делается, что делается?!

Да, баба Глаша была совершенно права – и ведро, и картошку, что называется «свистнули», причем самым примитивным и наглым образом: кто-то притормозил на повороте, схватил ведро с содержимым и укатил прочь. Вот и все дела.

А баба Глаша ещё несколько минут продолжала стоять и молча смотрела себе под ноги, не в силах поверить в происшедшее. Потом она подняла голову и увидела, что соседние вёдра остались стоять в целости и сохранности, выстроившись как почётный караул у края дороги. Их-то никто не тронул. Ничего не произошло и с ведрами, выставленными на противоположной стороне, а исчезло лишь только её – единственное и неповторимое, красное с белой ручкой, объёмом в дюжину литров, купленное специально для этих целей, и выбирала она тогда в сельском магазине именно ведро яркое, чтобы видно его было издалека.

И такое тяжелое, горестное чувство поднялось в душе бабы Глаши, что она не удержалась и пошла жаловаться к соседке, Анне Николаевне или как её ещё все называли – бабе Нюре, чьё ведро, однако, осталось стоять целёхонькое, и с кем баба Глаша не разговаривала уже почти целую неделю, потому что до этого они опять сильно поспорили о том, как следует вести придорожную коммерцию.

Анна Николаевна придерживалась той агрессивной точки зрения, что нужно безжалостно обвешивать и обсчитывать обнаглевших горожан, у которых « … и так денег навалом и не обеднеют, если переплатят рубль-другой…», и к тому же они, эти горожане, совсем на голову сели – носятся по дорогам, как сумасшедшие, и, чтобы перейти на ту сторону, « …бывало минут по десять стоишь, стоишь, ждёшь пока все проедут. И то, головой надо крутить из стороны в сторону, как на карусели», – с жаром выступала баба Нюра. На что баба Глаша резонно отвечала, приводя свои доводы, указывая на то, что нужно вести именно честную торговлю: никого не обвешивать, никого не обманывать, быть терпеливым с покупателем, и тогда появится собственная клиентура – привычная и надежная, которая позволит получать стабильный доход, что очень важно при такой крошечной пенсии, которую получали обе бабки.

Но баба Нюра не желала никого терпеть. Ей и председателя местного хватало выше головы с его поборами и нежеланием что-либо делать на собранные деньги. А тут ещё стада диких, одуревших от сытости горожан, а некоторые так и попросту зажравшиеся, что носятся, как угорелые, вперёд-назад, туда-сюда, так что голова болеть начинает, и самаритянская позиция бабы Глаши её возмутила и сильно разозлила. Такой честности непонятно перед кем, можно сказать граничащей с покорностью, она никак от неё не ожидала – поэтому и поругались.