Владимир Агарин - Последняя женщина Наполеона

– То есть, вы – генерал Кутузов? – Максим сложил руки на груди и откинулся на стуле.

– Генерал-фельдмаршал Голенищев-Кутузов-Смоленский, хотя можно просто Михаил Илларионович. Но, если вам будет угодно, то можно и полностью, – буднично сказал Кутузов и, оглядев стол, взял кусок сахара. – Мало того, что они обедают бог весть когда, они еще и несут долго. А может, вы мне это, Ваше высочество, так мстите? Голодом-то морите?

– Я жалею, что не загнал вас, князь, в угол, пока вы драпали по всей стране, надо было загнать вас в самый дальний угол, куда-нибудь в Сибирь, то-то я на вас посмотрел бы.

– Это я на вас посмотрел бы, что бы вы в Сибири в своих бумажных халатах делали. Тут был еще один умник, – он покрутил пальцем у виска, – Гитлер. Тоже полез.

– Ну, Михал Ларионыч, – Наполеон примирительно наклонился и посмотрел на Кутузова, – согласитесь, что в обоих случаях вам помог генерал Мороз.

– Вот, ты посмотри, можно подумать, что холодно только немцам и французам было, а мы всей страной куда-то отъезжали, – он закинул в рот кусок сахара. – Я надеюсь, несерьезно вы это все. А гонять нас по стране дело неблагодарное. Если бы тот Гитлер дошел до Японского моря, то немцы, что в Москве, уже бы ассимилировались и в тыл бы ему ударили, – он захохотал, довольный своей шуткой, – ага, вторым немецким фронтом. У нас земля такая. Все русскими становятся.

Наполеон вздохнул и обратился к Максиму:

– Я не понимаю этих русских. Что у них в голове, там, по-моему, вечная тайга. Напополам, извиняюсь, с навозом.

– Боня, ну, фу, такое за столом говорить. – Елена скривила лицо. – Разве так можно? У нас же гость.

– А, вы вот говорите, что русских не понимаете, оскорбляете тут по-всякому, – Кутузов возмущенно засопел, – так вот, вы и французов-то тоже не очень поняли. То-то они вам пинка под зад из Парижу дали. Что-то не вижу у порога челобитчиков, или, может, я ошибаюсь? – Он встал, подошел к окну и, распахнув его, перегнулся: – или есть, что это там? Вот там, не подданные? Нет? Ах, нет, это собака лягушку жрет.

Он сел и продолжил ворчать:

– Дерьмо, понимаешь, у русских в голове…

– Михаил Илларионович, – Елена подошла к нему и положила руку на плечо. – Вы не нервничайте так, сердце поберегите, или хотите, я вам аперитива налью? Пока с обедом задерживаются.

– Да что мне ваш аперитив, дорогуша, – он не глядя положил свою руку на ее и вздохнул: – вот если бы не вы, ноги бы моей тут не было. Екатерина Ильинична даже обижается, что, мол, я тут из-за вас… А я уж человек старый, мне что, мне и слова доброго хватит.

– А вы и не ходите, раз так вам противно, сами тоже, обзываться мастер, то лягушатники, то шерочка с машерочкой. Дорогая, и правда, достань вермут, что я привез на прошлой неделе.

Елена достала из бара графинчик на подносе с рюмочками.

– Вот вы все ругаетесь-ругаетесь, а все без толку, Мы вот с Екатериной Ильиничной, – она посмотрела на Максима и показала рукой на Кутузова, – с женой Михаила Илларионовича, завсегда общий язык найдем. – Говоря это, она разлила вермут по небольшим рюмочкам. – На прошлой неделе их борзая съела тряпку и у нас за сараем помирать легла. Я иду мимо, слышу, кто-то стонет, словно ребенок, тихо так, ух-ух-ух, ух-ух-ух. Я глядь, а она лежит там, а изо рта веревка торчит. Я так испугалась, велела княгиню звать. Девка, Мари, побежала за ней, а вы же их знаете, они что? Только посмеяться бы да похихикать, – тут она повернулась к Наполеону и строгим голосом сказала: – Кстати, эта служанка по ночам к конюху ходит, – потом она повернулась к Кутузову, – к вашему, кстати, вот если понесет, что мы делать будем? А? Тоже вопрос. – Потом она продолжила: – А, и вот, она побежала, значит, за княгиней, Екатерина Ильинична за врачом послала, кстати, конюха и послала, а когда ж он придет, врач-то. Он же тоже не фельдшер какой, все-таки светило!

– А они за Боткиным послали, – Кутузов хохотнул, – еще бы за Павловым, уж он-то вам бы помог, тот еще специалист по собакам.

– Михаил Илларионович, не перебивайте, так вот, пока доктор придет, собака уж к тому времени и подохнет, не ровен час. Ну, что делать, мы ее в дом занесли, кстати, положили на чистую скатерть, скатерть, конечно, испортили, я потом ее стирать велела, но мне кажется, все же испортили, кому захочется за скатертью сидеть, на которой собака лежала? Да к тому же еще и умирающая, – она задумалась, мужчины молчали, потом она вновь ожила и продолжила: – Екатерина Ильинична и говорит, давайте ей масла в пасть вольем и за веревку вытянем. А ну как веревка порвется? Что делать? А эта лежит, одним глазом крутит, скулит уже совсем чуть-чуть. Что делать, позвали повара, он все-таки больше в живностях понимает. – Она обратилась к Максиму: – Ну там потрошит, фарширует, в общем, знает, что там как у них внутри. Так он подошел, сунул руку ей в пасть да как дернет, собака как взвизгнет, как прыгнет и бежать, ваза вдребезги. Ее, вазу эту, Боня из Египта привез, большая такая была, некрасивая, старая уж больно, – она снова остановилась, – о чем я, ах, да, собака, значит, бежать, и мы с княгиней испугались, а Жак, Жак – это повар, стоит, что-то в руке держит, я уже грешным делом подумала, голову ей оторвал, а это тряпка у него в руке была. Так он с ней и ушел, весь пол закапал. А собака убежала куда-то.