Вадим Рубинчик - Врача вызывали?

– Главное, – сказал, волнуясь Федос, – чтоб она тебя сразу не выгнала. – Помолчал и с невольным уважением в голосе добавил: – Суровая баба, понимаешь…

– Не выгонит! – уверенно ответил Бродяга. – Я подготовился. – Потом постучал и вошёл в кабинет, не дожидаясь разрешения.

– Гутен морген! – сказал он и притворил дверь.

Шендерова, завкафедры иностранных языков, с откровенным недоумением рассматривала незнакомца.

– Простите, вы мой студент? – наконец спросила она.

– Нет, я изучал английский и успешно сдал экзамен, – сказал Валера и замолчал.

Дело в том, что если бы он сразу перешёл к делу, она могла бы и отказать, а то и вовсе не стала бы слушать. Ведь они совершенно незнакомы. Необходимо немного пообщаться, чтобы потихоньку, незаметно войти в доверие.

– Чем обязана? – холодно спросила Шендерова.

– Даже не знаю, с чего начать, – продолжал тянуть резину Валера, тактично давая понять, что ей всё-таки придётся его выслушать.

Шендерова обреченно вздохнула, отложила журнал и сказала:

– Начните с начала.

– У меня есть друг, сосед по комнате, и он систематически мешает мне заниматься.

– Простите… А я-то тут при чём? – брови у Генриетты Филимоновны поползли на лоб и там остались.

– А при том, что он учит целый год один немецкий! Причём вслух учит. С одной стороны, я, конечно, понимаю, как важно для врача знать иностранный язык… – Бродяга сделал долгую паузу, которая должна была подчеркнуть высказанную мысль, и продолжил: – Но мы же с вами взрослые люди и прекрасно знаем, что наш общий друг немцев если и увидит, то только в кино. Фёдор запустил все остальные предметы, не ездит домой даже на каникулы, – Валера наклонился через стол и громким шёпотом по секрету добавил: – В туалет со словарём ходит!

Наконец, Шендерова улыбнулась. «Ну, слава богу, – подумал Валерка. – А то и правда – ледяная баба какая-то, монстр во плоти». И добавил:

– Ich bin sehr, sehr krank, Ich gehe ineine Apotheke… (Я очень и очень болен, я иду в аптеку, нем.) – даже мне в голову залезло!

– Ну, ладно, пусть заходит, – миролюбиво сказала Шендерова.

Валера внимательно посмотрел ей в глаза и сказал со всей убеждённостью, на которую был способен:

– Я вас умоляю… Не стоит рисковать. – И протянул зачётку. Наставница вздохнула и жалобно посмотрела на Бродягу. Видно было, что всё это идёт вразрез с принципами и нормами, согласно которым она благополучно прожила предыдущие пятьдесят лет.

– Ich liebe dich, mein Herz (Я вас люблю, моё сердце, нем.), – заискивающе сказал Валерка заранее отрепетированную фразу.

Шендерова обречённо улыбнулась, поставила автограф и сказала:

– Я вижу, вам нравится немецкий язык?

Валерка не хотел расстраивать наставницу и уверенно сказал:

– Naturlich! (Ну, конечно! – буквально: в натуре, нем.).

Она засмеялась в знак того, что поняла шутку…

Бог, как известно, любит троицу, и через пару лет Бродяга снова выступил в роли посредника-благодетеля.

…Тройку по физике он просил для Светки. Узнав домашний адрес Маковской, именно к ней нужно было идти на пересдачу, с большим букетом роз в единственном, но всё ещё парадном костюме Бродяга позвонил в дверь. Открыла удивлённая Галина Борисовна собственной персоной. Она, разумеется, узнала бывшего студента, который давным-давно сдал экзамен, потому причина внезапного визита, мягко говоря, озадачила её. Валера постелил газетку и, упав на колени, взмолился:

– Государыня! Не вели казнить, вели слово молвить, не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены…

У Маковской – стопроцентное чувство юмора. Она принялась поднимать парня с колен, но так хохотала, что ей не удалось бы поднять и десяти копеек. Тогда Бродяга встал сам. Не переставая смеяться, она жестом пригласила пройти в дом. Угостила чаем с абрикосовым вареньем и, не дождавшись, что Валера хоть как-то объяснит цель своего внезапного визита, в конце концов не выдержала и спросила:

– Ну, так всё-таки, что стряслось?

Так как Галина Борисовна была очень хорошим и понимающим человеком, то Валера без обиняков перешёл к делу и изложил свою необычную просьбу.

– Я вам, конечно, помогу, – сказала наставница. – Но вы рискуете испортить девочке характер. Вот вы её приучите – она станет лентяйкой. И вы же с нею и наплачетесь.

Бродяга вздохнул… Объяснять, что не собирается со Светкой плакать, а только веселиться – было, прямо скажем, неуместно. Он молча теребил край скатерти, пока Маковская наконец не спросила:

– Когда у неё пересдача?