Григорий Горин - Избранные страницы

Ответ. А это вам к окулисту надо! Он скажет: сможете вы еще что-то увидеть или нет? (Шутка Лиона Измайлова, Москва, Рижский проезд, телефон: 283-63-09.) Отсмеявшись, журналисты настаивали:

– И все же, в какой театральной роли вы появитесь? Фигаро? Хлестаков? Гамлет?

Ответ. Не угадаете… Начал репетировать Дон Кихота!..

Общее изумление.

– Но ведь Дон Кихот, он, все-таки, – традиционно – очень длинный, – робко замечает один из корреспондентов.

– Как говорила одна знакомая девица, – парирует Хазанов, – дело не в размерах! Был бы резвый и веселый!.. (Шутка неизвестного автора, за нее он был убит и похоронен на Востряковском кладбище.) Вопрос. Геннадий, вы прибыли сюда, на Кипр, в качестве гастролера или в качестве отдыхающего?

Ответ. В качестве заложника!

Общий смех. Просят указать автора.

– Он – за спиной! – говорит Хазанов и тихо добавляет: – Дураки! Это уже серьезно!

Только тут все замечают за спиной артиста хохочущего человека с безумным глазами и острым ножом в руках.

– Псих из местных патриотов-киприотов! – поясняет Хазанов. – Взял меня в заложники, а в качестве выкупа потребовал устроить веселый концерт!..

Повисла тяжелая пауза.

– Чего затихли? – улыбается Хазанов. – Обстановка нормальная… Я давно привык так работать!..

– Караул! На помощь! – простонал один из корреспондентов.

– Без паники! – крикнул Хазанов. – Группа «Альфа» уже вылетела! Надеюсь, у нее найдутся гранаты с веселящим газом!.. А вы, если хотите помочь, то – смейтесь! И как можно громче! Иначе – мне хана!

Он сделал шаг вперед.

Зритель-террорист, с ножом, двинулся за ним, освещая путь своей идиотской улыбкой… Корреспонденты, смеясь и рыдая, пристроились сзади…

Эта странная процессия, под музыку, направилась в сторону моря…

Хазанов шагал уверенно, беспрерывно острил, строил рожи, разбрасывал нищим деньги и репризы…

Сейчас он действительно был чем-то похож на маленького Дон-Кихота! Или на большого Чаплина!.. А может, просто на себя, молодого, пятидесятилетнего?.. Глядя ему вслед, так и хотелось крикнуть:

– СЧАСТЛИВОГО ПУТИ ТЕБЕ, АРТИСТ! (Информация из будущего получена по факсу специально для Театра эстрады, где праздновалось 50-летие Г. В. Хазанова 2 декабря 1995 года.)

Дорогой Миша!

Выходить с шутками на твоем юбилее – самоубийство!

И все-таки я добровольно вливаюсь в число камикадзе, таранящих этот микрофон, поскольку нет выхода: выступать – страшно, не выступать – стыдно!

Миша! Ты стольких людей веселил на стольких юбилеях, что, казалось, можно из твоих старых реприз скроить послание и тебе. Не получилось!

Твои шутки не трансплантируются, они отвергают чужой организм!

Что ты сделал с нашим жанром, Миша? Десятки сатириков с красивыми книжками стояли у микрофонов и веселили советскую публику, пока не возник ты, с мятыми листочками, исписанными детскими каракулями…

Народ понял, что смеялся неправильно, и помрачнел. Это был взлет и падение жанра одновременно!

Сатирики затосковали.

Арканов от безвыходности запел. Саша Каневский и Семен Лившин вообще уехали из страны, но ты их достаешь по новому месту жительства и своими шутками мешаешь получать причитающиеся эмигрантские пособия… Чиновники социальных отделов морщат лбы и задают им неприятные вопросы: «Почему этот, со старым драным портфелем, такой веселый и – ТАМ, а вы грустные, с такими новыми чемоданами, и – ЗДЕСЬ?» Нельзя бесконечно повышать уровень, Миша! Там, где летаешь ты, уже разряжен воздух, и нормальные люди задыхаются.

«Какое счастье, что Жванецкий не играет на скрипке!» – сказал Спиваков.

«И не танцует!» – добавил Барышников…

От себя добавлю: слава Богу, Миша, ты не пишешь пьес и даешь тем самым возможность пристойного существования. Но поскольку у тебя характер неуемный и ты после 60-ти вдруг надиктуешь какое-нибудь «Горе от ума», драматургам приходится подумать о куске хлеба на будущее…

Поэтому я решил заняться живописью. И первый портрет, который я нарисовал, – твой. Вот он!!

Метода моей работы известна с детства: я рисовал по клеточкам. Взял твою фотографию, разделил на клеточки и перенес на бумагу… Клеточка за клеточкой… Изнурительный труд, Миша, так мучалась, наверное, та слепая женщина, которая ткала ковер вождю…

Клеточка – ресничка, три клеточки – нос… Я впервые видел тебя за решеткой, Миша, и мне захотелось сделать что-то приятное для узника.