Валентин Катаев - Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)

– Ближе к де-е-лу! Не мучь ты нас!

– Одним словом, все было честь по чести, пока в один прекрасный день предприятие не лопнуло. Тогда рабочие повалили в вавилонскую страхкассу, требуя компенсации за две недели. А заведующий страхкассой довольно нагло им заявляет: так и так, мол, извините, от волнения я лишился языка и не могу с вами разговаривать, поворачивайте. И в спешном порядке растратил страхкассовые денежки. Что тут поднялось! Скандал ужасный! Однако показательного процесса удалось избежать. С тех пор так и говорят: столпотворение вавилонское!

Аудитория редела. Многие тихо плакали.

– Теперь, товарищи, перехожу к Древнему Риму. Страхкассы Древнего Рима отличались своим благоустройством и хорошей отчетностью. Еще в книжке небезызвестного Марка Аврелия…

Люди, как сонные мухи, выползали из помещения, но докладчик не унимался:

– История развития страхкасс в империалистических странах не может не служить наглядной иллюстрацией…

Густой храп несся из зала. А докладчик заливался, как соловей:

– Еще во время Великой французской революции страхкассы играли видную роль в деле…

Так и не удалось рязанцам услышать насчет своей родной рязанской страхкассы. В исторический аспект, видать, не влезла матушка-Рязань – кишка тонка!

Учитесь, товарищи докладчики, учитесь! Берите пример, старайтесь!

1926

– Вы меня вызывали? – спросил ПДР 5-го участка службы пути Московско-Курской железной дороги, входя к ПЧ-5 Былову.

– Вызывал.

– Чем могу?

– В газете «Орловская правда» писал?

– Писал.

– Так, так. А в стенгазете «Скребок» про меня писал?

– А что такое?

– Да ничего такого особенного. Писал про меня в «Скребке»?

– Это редакционная тайна.

– Ах, тайна! Скаж-жите пожалуйста! А это чей почерк?

– Мой.

– Ага! Очень приятно! Так и запишем-с. Уходи.

– Как это «уходи»?

– А так, очень просто – уходи! Со службы уходи.

– У меня семья из восьми человек!

– Так и нечего в газетах сотрудничать. Уходи.

– Товарищ!

– Я тебе не товарищ. И нечего тут околачиваться. Сеанс окончен. Уходи. А не хочешь уходить, так я тебя уйду. Понял?

Сказано – сделано. Ровнехонько через две недели рабкор Третьяков был уволен. Дело о его незаконном увольнении попало к губпрокурору, и, конечно, последний через доринтрудпути постановил Третьякова восстановить в должности.

Однако неукротимый Былов уперся руками и ногами.

– Не желаю принять обратно – и никаких! Пускай служит на другом участке!

– Хорошо, – покорно сказал Третьяков и согласился перейти на 2-й участок службы пути.

– Переходи, переходи, – пробурчал ему вслед мрачный Былов, – я тебя, брат, и на втором участке докопаю! Будешь у меня знать, как в газетах писать!..

Третьяков пришел в ПЧ-2 к Неведрову и сказал:

– Товарищ Неведров, я служу на дороге двадцать лет…

– Так-с.

– Являюсь кандидатом ПД с двадцать второго года.

– Так-с.

– Выдержал экзамен при правлении дороги на эту должность.

– Так-с.

– А на нашем участке есть свободная вакансия ПД.

– Есть вакансия. Верно.

– Так прошу меня назначить.

– Увы, Третьяков! – тяжело вздохнул Неведров. – Не могу я тебя назначить на эту вакансию. Работник ты хороший, это факт. Служишь двадцать лет – факт. И все права на должность ПД имеешь – это тоже факт. А назначить не могу.

– Почему же?

– По тому самому. Мне о тебе много говорил Былов. Беспокойный ты человек, Третьяков. Писать очень любишь, Третьяков. И по этому самому не бывать тебе, Третьяков, ПД. Уж такая, значит, твоя судьба рабкоровская. До свиданьичка, Третьяков!

У рабкора Третьякова шесть душ детей, из которых трое учатся в Серпухове, а живет он, рабкор Третьяков, на перегоне, в трех верстах от станции, так что ребятишкам приходится ежедневно молотить пешком по шести верст. Туговато.

Желая облегчить положение своей семьи, рабкор Третьяков подал заявление о перемещении его на свободную вакансию в Люблино по той же должности ПДР.

Вопрос о перемещении был согласован в соответствующих инстанциях, и Третьякову было предписано переместиться на 1-й участок.

Третьяков явился к ПЧ 1-го участка и побледнел. На месте ПЧ-1 сидел не кто иной, как сам грозный Былов собственной персоной.

– Как! – воскликнул Былов. – Ты опять здесь? Не потерплю! Не допущу! Не р-р-разрешу! Не надо мне тут никаких писателей!

– Так ведь я же имею официальный перевод!

– А я не пущу!