Надежда Тэффи: Предсказатель прошлого

Но лавочница и так сильна.

— Дочка! У тебя дочка в прогимназии учится! А спросила ли, хочу ли я слышать про твою дочку-то!

Тычет мне дочкой в рыло, Не посмотрят, что великий пост, а со всякой, прости господи, пустяковиной…

— Истинно, истинно! — подхватывает богаделенка.- Не посмотрят, что пост… Вот я у немца жила, у Август Иваныча, и то всегда на страстной постное ел. «Мне,- грит,- ветчину вкуснее будет на праздниках кушать, если я последнюю неделю постное покушаю». Вот вам! Немец — и то душеспасенье понимал!

— Понимал, понима-ал твой немец! — передразнивает вдова, вставая со стула.- Понима-ал. Это он, верно, тебя сибирской рыбой кормил. Выписывал из Сибири! Хи-хи! Ох, уморушка. Смотри, хозяйка, она у тебя, у старой вороны, постный сахар стащила. Нечего, нечего! Вон под блюдечком-то лежит!

— Ах ты, подлая твоя личность! — затряслась бога-делеика.- Да очень мне ваш сахар нужен! Не видала я вашего сахару обсосанного!

— Это у меня сахар обсосанный?! — ужаснулась лавочница.- В-вон! Чтоб духу вашего…

— Интеллигентному человеку слушать вас совершенно невозможно!-отряхнула крошки с платья вдова и с достоинством вышла.

— Вон! — повторила еще раз лавочница.

Богаделенка поджала губы, подтянула головной платок и засеменила к дверям.

Ушли.

Лавочница сразу успокоилась, обрядливо все прибрала на место.

— Ну-с, чайку попили, теперь, пожалуй, и в церкву пора. Слава тебе, господи! Все во благовремении.

— Мамочка, за мной зашли Вера Ивановская и Катя Фиш. Можно нам пойти ко всенощной?

Надя говорит равнодушным тоном, но лицо у нее напряженное, и уголки рта дрожат.

— Идите,- отвечает мать.- Что это вдруг такая религиозность обуяла? Подозрительно что-то…

Надя слегка краснеет и, быстро повернувшись, уходит из комнаты.

В передней взволнованным шепотом расспрашивают ее нескладная дылда Катя Фиш и маленькая юркая Вера.

— Можно! Можно! Позволила! Идем.

Надя быстро одевается. Сердце стучит. Страшно. Еще одумаются и вернут.

Выбежали на улицу.

— Нехорошо только, что у нас платья такие короткие. Подумает, что девчонки, и не станет серьезно гадать.

— Ерунда,- утешает Вера,-На платье она внимания не обратит, а лица-то у нас не молоденькие.

— В пятницу, когда я шла из гимназии, меня один извозчик барыней назвал,- хвастает дылда Катя.

— Честное слово? Ей-богу!

— Надо было все-таки хоть косы подколоть,- беспокоится Надя.- А то она не отнесется серьезно.

— Нет, нет, не беспокойся, она очень серьезная. Она горничной Фене всю правду сказала. И привораживать умеет, и все.

— Привораживать?

Надя задумалась. Хорошо бы кого-нибудь приворожить. Вчера мадам Таубе рассказывала маме про своего дядю графа Градолли, который всегда в Париже живет. Старый богач. Вот бы его приворожить. Граф Градолли! Ну, есть ли что на свете красивее такой фамилии! Графиня Градолли. Надежда Александровна Градолли! Молодая красавица графиня.

— Тише, тише! Осторожно, тут ступеньки,- шепчет дылда.- Вот в этот подвал.

— В подвал? — пугается Надя.- Нет, я в подвал ни за что не полезу!

— Бою-усь! — пищит Вера.- А ты не спутала: это тот самый подвал?

— Ну, конечно. Мне горничная Феня показывала.

— Бою-усь!

— Ну, так нечего было и затевать,- демонстративно поворачивается дылда.- Жалею, что связалась.

— Как же быть? — томится Надя. Ступеньки подвала ослизлые, щербатые. На дверях — рваная клеенка и мочалка. Но, с другой стороны, что может быть красивее фамилии Градолли!.. Молодая графиня Градолли…

— Все равно: уже раз решили, так пойдем.

В подвале пахнет щами и прелыми досками.

— Вам кого надоть? — спрашивает тощий-тощий мужик в лиловой рубахе.

Подруги молчат. Им неловко и страшно сказать, что нужна гадалка. Мужик еще рассердится.

— Мы, наверно, не туда попали,- испуганно шепчет Вера и тянет Надю за рукав к выходу.

— Да им, верно, Дарью Семеновну нужно,- захрипел чей-то голос из-за печки.- Дарья! К тебе, что ли?

— Господи! Да их тут целая шайка! — волнуется Надя.

Из-за перегородки показывается рябая бабья рожа; темные внимательные глаза искоса приглядываются.

— Что, барышни, погадать, что ли? Только я ведь этим не занимаюсь. Это вам кто же сказал-то?

— Феня… Феня сказала.

— Феня? Рыжая, что ли?

— Да… да…

— Ну, уж так и быть. Только деньги вперед. Тридцать копеек за каждую. Пожалте-с.