Хендрик Грун - Новые записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни

В субботнем номере газеты появилась статья о доме престарелых “Городской квартал” в Рейсене. Там распоряжаются медсестры и санитары, по возможности ориентируясь на желания жильцов. Из статьи я не понял, то ли дирекция, администрация и опекунский совет, все чохом, уволены, то ли просто ушли в тень.

Люди, добровольно отказывающиеся от карьеры, встречаются очень редко. Не думаю, что наша госпожа Стелваген так сразу согласится признать себя лишней.

ВТОРНИК 27 января

Сыр фета и певица Нана Мускури – вот все, что приходит в голову здешним обитателям при упоминании о Греции. И два мертвых грека: Зорба [2] Зорба – герой романа “Грек Зорба” (1946) Никоса Казандзакиса и одноименного фильма (1964) Михалиса Какоянниса. и Демис Руссос. Последний только потому, что он умер совсем недавно.

– Может быть, Нана Мускури тоже померла. Остается только фета, а она мне не по вкусу, – оценила значение Греции госпожа Ван Димен.

И тут, как назло, в Испании падает греческий истребитель F-16.

– Десять погибших, – прочла вслух госпожа Дёйтс.

– Это что, был пассажирский “эф шестнадцать”? – поинтересовался кто-то.

– Наверняка плохо обслуживали, – констатировал господин Баккер.

Нет, не было никаких причин принимать Грецию в ЕС. На этом вопрос был полностью исчерпан.

Давно пора хоть чему-нибудь произойти. Стены дома начали понемногу давить на меня. Я совершаю свою ежедневную прогулку и несколько раз в неделю выезжаю на скутмобиле, но это не прерывает праздного течения будней. К счастью, в четверг мы открываем наш ресторанный сезон.

Мой друг Эверт в последнее время тоже менее оживлен, чем обычно. Причины мне неизвестны. Спрашивать его не имеет смысла.

– Даже если бы что и было, Хенк, не с тобой об этом говорить.

– Нет, дружище, давай поговорим о тебе, – сделал я последнюю попытку выманить его из укрытия. – Знаешь, в последнее время ты немного раскис.

Он пробурчал что-то вроде “Иди ты!” и применил свой обычный отвлекающий маневр – переменил тему:

– Налить тебе чего покрепче, Хенки?

После “чего покрепче” мы сыграли в шахматы и сделали вид, что ничего не случилось.

cреда 28 января

Может, Эверта все-таки слегка задело мое замечание, что он немного раскис, – за ужином он куражился и хохмил.

Преувеличенно громко он спросил у дежурной, нет ли тут замороженных червей. И при этом указал на котлету в тарелке с овощным рагу.

У нее глаза вылезли на лоб.

– О чем вы, господин Дёйкер?

– Ну, – сказал Эверт, – я прочел в газете, что компания “Джамбо” с недавних пор торгует насекомбургерами.

Вытащив из кармана смятый клочок газеты, он прочел вслух.

– “Четырнадцать процентов составляют черви, замороженные сушеные личинки хрущака темного, похожие на мучных червей”. Я намерен проверить, не такая ли это котлетка. С кислинкой. Недурно.

И, не ожидая ответа, невозмутимо продолжил трапезу. Зато возмутились его сотрапезники, слышавшие эту беседу. С помощью ложки и вилки они извлекли из тарелки котлету и, держа ее на безопасном расстоянии, задумались: есть или не есть? Одна соседка по столу, только что отправившая в рот хороший кусок, не смогла его прожевать, но и выплюнуть тоже не пожелала. Несколько секунд она сидела тихо как мышь, с приоткрытым ртом.

– Что там у вас происходит? – осведомился кто-то за соседним столом.

Короче: общее замешательство закончилось только тогда, когда повар лично вышел из кухни и сообщил, что фарш обыкновенный, без червей.

Но злое дело было уже сделано. Много целых и недоеденных котлет так и осталось в тарелках. Только те, кто выбрал на ужин тушеную свинину, уплетали за обе щеки, демонстрируя особое удовольствие: “Ммм… великолепная, доложу я вам, свинина”. Здешние обитатели всегда не прочь подколоть ближнего, если предоставляется возможность.

После ужина повар имел краткую беседу с Эвертом. Эверт выслушал его с самой невинной миной. Я потом сделал ему комплимент: “Снова узнаю тебя, старина”.

ЧЕТВЕРГ 29 января

Выезжаем сегодня в 17.00. Придется прокатиться.

Это все, что нам известно. На всякий случай я не обедаю. Я ем не много, но поесть люблю. К счастью, у меня все еще превосходный вкус. А некоторые мои ровесники едва могут отличить огурец от клубники.

Тем самым утрачивается одно из удовольствий, в принципе независимое от возраста: хорошо поесть и выпить. Поразительно, что люди, у которых всего-то радостей – еда и выпивка, столь неразборчивы и столь скупы. Старый хлеб, дешевые шоколадки, жидкий кофе, подогретые блинчики, засохшие кексы, прокисшее вино – им без разницы. Конечно, они пережили войну, но, господи боже, к чему эта ненужная бедность? Так и крикнул бы им: “Да тратьте же вы деньги на те немногие вещи, которые вам еще по душе!”