Владимир Кунин - Кыся-2

Пару раз со мной пытались пообщаться мои соседи -- сильно нетрезвый русский мужик -- глава какой-то профашистской политической партии в России. Он даже предлагал мне выпить с ним.

И какой-то министр Баварии. Когда министр узнал от стюардессы, что я из фамилии фон Тифенбахов, он тут же представился мне, но я, к сожалению, сразу же забыл его фамилию...

Я вежливо уклонился от поглаживаний Баварского министра, а на предложение главы русского фашизма выпить с ним на брудершафт так показал ему свои клыки и когти, что он тут же протрезвел и попросил стюардессу пересадить его от меня подальше.

И это было даже очень хорошо. Потому, что в этот момент мне было не до фашистов, не до министров, голова моя работала только в двух направлениях -- что с Шурой, где он, почему не отвечает на телефонные звонки? Это -первое. И второе -- как мне найти Водилу? Не зная ни имени, ни фамилии, ни точного адреса... Помню только, что как-то в разговоре Водила обронил, что теперь живет в районе Невского. Где-то на улице Ракова, что ли? И все.

А потом я даже не заметил, как задрых в удобном и мягком самолетном кресле, и помню только сквозь сон, что стюардессочка заботливо накрыла меня теплым пледом...

...Проснулся я от того, что кто-то осторожно тормошил меня и приговаривал по-немецки:

-- Герр фон Тифенбах... Герр фон Тифенбах! Проснитесь. Мы на земле. В Санкт-Петербурге. Вас уже встречают, герр фон Тифенбах!..

Когда меня вынесли на трап в сумке со всем моим багажом -- телефоном и кипой разных финансовых бумаг, я высунул голову наружу и увидел следующее:

Колючий ледяной ветер кружил поземку по летному полю, а у самого трапа нашего самолета стоял белый "Мерседес-300" с распахнутыми дверцами.

Около него, несмотря на пронизывающий холод, с обнаженной головой, держа бежевую пыжиковую шапку в руках -- первый и крошечный признак нашего российского благосостояния ее владельца, -- в распахнутой дубленке мышиного цвета, элегантно облокачивался о капот белого "Мерседеса" ни больше, ни меньше, как раздобревший и разгладившийся сукин сын Иван Афанасьевич Пилипенко!!!

Этот ужасный и отвратительный Кошколов и Собакодав, ловец и убивец невинных Собак и Котов, торговец "живым Кошачьим товаром", изготовитель уродливых шапок из шкурок убиенных им несчастных и очень домашних Животных, Пилипенко -- автор сотен трагедий семей, когда-то вырастивших Животное, ставшее членом семьи, Пилипенко, подло кравшего и умерщвлявшего Животных на мраморных столах Института физиологии или в дачном сарайчике самого Пилипенко где-то неподалеку от города.

Об этом сарайчике, помню, среди нас, Котов, ходили чудовищные легенды...

ИТАК -- САНКТ-ПЕТЕРБУРГ НАЧИНАЛСЯ ДЛЯ МЕНЯ С ПИЛИПЕНКО. То есть -- круг замкнулся.

Несколько месяцев тому назад с именем Пилипенко для меня кончился Петербург, а сегодня Петербург, мой любимый и родной город, -- начинается с того же ненавистного мне Пилипенко! Просто мистика какая-то... Что же дальше-то будет?

Когда мы с моей стюардессочкой спустились с трапа, Пилипенко поклонился нам и на ужасающем английском начал было:

-- Хай ду ю ду! Вилкоммен ту Санкт-Петербург!.. Айм вери глэд ту си ю...

Тут он запнулся и крикнул по-русски внутрь машины:

-- Васька! Как там дальше?

Сидевший за рулем Васька (тоже -- хорошая сволочь!), удивился и сказал:

-- Ну, Иван Афанасьевич, ты даешь, бля! Откуда я-то знаю? Ты -- хозяин, ты и знать должен.

Но тут стюардессочка сказала на вполне приличном русском:

-- Получите, пожалуйста, вашего клиента и распишитесь в этой бумаге. Копию оставьте себе.

Пилипенко подписал бумагу, вернул оригинал стюардессе и протянул руку за сумкой. Но стюардесса сказала:

-- Момент, герр Пилипенко. Я должна подтвердить Мюнхену наше прибытие в Санкт-Петербург.

Она пошарила рукой в сумке, достала из-под меня спутниковый телефон и нажала Мюнхенскую кнопку. Подождала несколько секунд и залопотала по-немецки:

-- Фрау Кох? Все в порядке. Мы в Санкт-Петербурге. Очень холодно. Нас уже встретили. В полете все-все было в порядке. Передаю телефон...

Пилипенко снова протянул руку, теперь уже за трубкой, но стюардесса отвела его руку в сторону и попросила к телефону меня:

-- Герр фон Тифенбах -- вас!

Я в своей Рождественской красно-золотой жилетке наполовину высунулся из сумки и краем глаза заметил, что у Пилипенко от изумления просто отвалилась челюсть! Так тебе и надо, гад... Я приложил ухо к трубке и услышал голос Тани:

-- Ну, как ты, Кыся?