Олег Батлук - Исповедь старого молодожена

Мы заселились в лучшую гостиницу города. Там в душе даже водилось два вида воды, а не только холодная, моментально превращающая тебя в пломбир.

Мы переночевали и утром встретились за завтраком. Вид у друзей был смурной. Я же прекрасно выспался и сиял.

– Целую ночь названивали, – пробурчал полусонный Леша.

– Да? Тебе тоже? – подхватил Сема. – От меня только под утро отстали, когда я им сказал, что у меня во Вьетнаме все оторвало.

– А кто названивал-то? – поинтересовался я, по-прежнему сияя.

– Нехороших женщин по телефону предлагали, – смущаясь, объяснил Леша.

– Ну, почему сразу нехороших, – поправил друга Сема, но Леша зыркнул на него таким ортодоксальным взглядом (на тот момент Леша уже был женат), что Сема не рискнул продолжать.

Я сидел в прострации и намазывал масло на палец. Что же это делается, люди добрые. Этим двум клоунам до утра предлагали нехороших хороших женщин, а мне в номер вообще ни разу не позвонили. Дали выспаться называется, спасибо. Получается, мне и нехорошие женщины не светят. Даже Леше позвонили. И не один раз.

Я смотрел на Лешу исподлобья. Мне хотелось вырезать ему сердце чайной ложкой, как говорили в боевиках восьмидесятых. Она была мне больше не нужна: чай все равно теперь не полезет мне в горло.

C моей машины украли зеркала. Возможно, мироздание таким элегантным образом намекало мне на мой нарциссизм.

Я отправился в местное ОВД писать заявление. Мне выдали талончик и сказали ждать опергруппу, с которой я должен был поехать к моей машине.

Пока я ожидал в сторонке, к окошку дежурной части подошла девушка. Она представилась дежурному адвокатом и передала ему стопку документов. Тот сказал, что выдаст ей талончик чуть позже. Девушка встала неподалеку от меня.

Я смотрел на нее как в песне – искоса, низко голову наклоня, пытаясь ничем не выдать своего интереса. От неестественного положения шеи я чуть не упал в обморок, видимо, пережав какие-то жизненно-важные сосуды. Девушка-адвокат была невероятно хороша. Тот факт, что такая потрясающая девушка вдобавок могла тебя еще и защитить, кружил голову. Хотя, возможно, голову мне кружил все-таки неудачно пережатый жизненно-важный сосуд.

В какой-то момент девушка-адвокат все же перехватила на подлете мой партизанский взгляд и спросила:

– Простите, а вы тоже талончик ждете?

Я не мог не отреагировать. По сути, она сама подставилась.

– Нет, – ответил я с металлом в голосе, – я жду опергруппу.

И я сделал характерное движение, словно поправлял под пиджаком пистолет. Пиджак на мне действительно был, в отличие от пистолета. Я хотел добавить «гражданочка», но решил, что столько Жеглова моя истинная сущность не потянет.

Девушка-адвокат с интересом разглядывала меня. А я в мечтах был уже далеко, в ее квартире, прикидывая, как бы мне снять пиджак так, чтобы она не обнаружила отсутствие пистолета.

И тут передо мной возник полицейский.

– Это у вас зеркала сняли? – спросил он.

Девушка-адвокат на заднем плане явно прислушивалась.

– Я жду опергруппу, – попытался я спасти положение, добавив еще металла в голос.

– Все, дождались, мы опергруппа, поехали к вашей машине.

Мне показалось, что девушка едва заметно улыбнулась. Все-таки эти адвокаты видят людей насквозь. Вплоть до несуществующего пистолета под пиджаком.

В какой-то момент в целой обойме друзей остался только один холостой патрон – я. Остовы моих ровесников догорали в бурьяне браков, а я летал по небу все такой же ослепительно серебрянокрылый, гордый и никому не нужный.

Женатые друзья везде таскали меня с собой. Они таскали меня в качестве передвижной декорации: им нравилось разжигать друг перед другом костры тщеславия на фоне моего мрачного лица. В моих кулисах друзья с аншлагами давали один и тот же посредственный, надо сказать, спектакль под названием «Никогда не женись». Эта фраза, произносимая обязательно с томной декадентской интонацией, формально говорилась в мою сторону, но истинным ее адресатом, конечно, были их жены.

Эти одомашненные кобели и думать не думали о моих чувствах. Ведь это только с виду я был серебрянокрыл. Но неужели они не понимали, что невелика радость парить в небесах вместе с недалекими голубями, не видевшими дальше своих хлебных крошек? Я бы нисколько не возражал, если бы меня окольцевали: не такая уж и гордая это птица – самолет. Я был и сам не прочь небрежно бросить в кого-нибудь с усталой интонацией, испуганно озираясь, как бы меня не услышала вышестоящая инстанция, беседующая с подругами: «Эх, брат, поверь мне, никогда не женись!»