Алекс Экслер - Записки кота Плинтуса

Этот, сцука, до сих пор не вернул мою Бастилию. Решил взять её сам. Этот как раз пиджак вывесил, вроде как промыться собрался. Прыгнул на пиджак, раскачивался на нём, как маятник Фуко, и орал во всю революционную мощь: «Allons enfants de la Patrie, понимаешь, le jour de gloire ко мне est arrive, не дам случиться la tyrannie!» Этот как-то покривел и глазом задёргал. «Сс. ссмело», — говорит, — «драться будем, скотина?» «Идиот!» — отвечаю, — «Это ж „Марсельеза“! Бастилию верни, жлоб!» Этот схватил останки пиджака, натянул верхнюю шкуру и куда-то резво ускакал. Вернётся без моей переноски — убью же гада.

Тот, который не Этот, припёр Этой микроволновку. Типа подарок. Типа мне жрачку подогревать. Пока они там с проводами возились, влез в коробку. Изгрыз книжку рецептов, порвал листок с гарантией, немного подумал и нассал сверху на всю эту макулатуру. Через пару минут Эта давай носом водить: «Ой, кажется, котик набедокурил!» Всего за полчаса вычислила источник. Опять в сопли. Звонит Этому и жалуется, зараза. Что сказал Этот — не разобрал, но вопил он очень, очень экспрессивно. На всякий случай влез в домик.

Всё. Финиш. Кирдык. Абзац. Пинцет.

Этот ворвался в дом — слюнища пузырями, глаза бешеные, будто его только что Крейцфельд с Джейкобом обняли, меня за шкирку хвать, как какую-то беспородную тварь с помойки. Одной лапой держит, другой из складок своей верхней шкуры достаёт Бастет. Большую, базальтовую, египетскую, чёрную, как я. Зенками своими дико вращает и орёт: «Слушай сюда, сволочь! Видишь, видишь статую? Ещё одна такая выходка, и это будет твоим надгробием, понял?»

Насилу вырвался. Сижу под ванной. Думаю о смысле Этих. Ноет загривок.

Не ссал под кресло. Нунах.

Пытался ходить как Эти — на задних лапах. Протопал от домика до дивана. Неудобно: центр тяжести упал куда-то в жопу, пузо бьёт по коленям. Эта увидела — чуть не подохла от умиления. Жрачки дала тройную дозу. Надо будет ещё Этому показать. Когда остынет.

Попритворялся несчастным котом и сиротой.

Ходил по дому, орал, как будто съел слона и мучаюсь запором. Жрал столько же, но в два раза медленнее, периодически поворачиваясь мордой к Этой. Помогло.

Она надрывно высказалась, что Этот — злой и бесчувственный мужлан, не любит котика, а котику теперь плохо. Этот апеллировал к пиджаку, вазе, музыкальной шкатулке и креслу, а также припомнил какой-то шарфик и стаканы. Эта парировала набухшими глазами и фразой «Из-за какого-то вшивого пиджака и гребаной вазы котик теперь страдает. Вот все вы, мужики, такие!» Этот не нашёлся, что возразить, сказал, что у него дела и куда-то быра промылся. Понял, что пора. Быстро забежал в сортир и начал там истошно орать, как будто слон всё-таки решил выйти наружу. Эта стремительно прискакала, начала гладить и говорить, что никто меня больше не будет обижать. Обещала дать пожрать ещё. Похоже, жизнь опять налаживается.

Нассал под кресло. Хорошо!

Орал всю ночь и весь день. Тот, который не Этот, только похохатывал: «Ну вот, привет, приехали. Оно наконец возжелало бабца. Теперь конец спокойной жизни.» Ну что за кретин, какие бабцы? Зима же! Мне хоуоуоуоуолодно!

Не узнаю сам себя. Я даже мимо лотка ссать перестал, чтобы тискали чаще. Воистину, нужда заставит — и не так раскорячишься.

Фигня, сегодня наверняка опять туча народу припрётся. На руках отогреюсь.

Правда утром я Щастья таки немножко урвал: валялся между двумя тёплыми тушами и читал через два плеча сразу две книжки. На одной английскими буквами было написано какое-то Пузо, а в другой было про ведьм. Про чужое пузо мне не интересно, у меня своё есть. А на ведьм мне вообще поссать.

Но зато согрелся и подремал.

Я вечером Этих построю. Чтобы в течение всей зимы мне тут валялись в кровати по очереди. Греться буду. Нассал под кресло. Хорошо!

Пришёл Длинный Тощий. Притащил своего бабца. Бабец маленький. Ору Длинному Тощему: «Ты ваще дурак? Тебя ж посадят, она ж мелкая ещё!» Хихикает, идиот: «Смотри, ты Плину понравилась!» Взял бабца на абордаж и увёл от Длинного Тощего подальше. Развратникбля. Надо нассать ему в ботинки.

Потом Длинный Тощий наконец-то линять собрался. С боем отобрал своего бабца, надел верхнюю шкуру и сунул лапы в ботинки. Как заорёт: «Нассал, ссука!» «Ага», — говорю из-под ванной, — «обещал же!» Этот ржёт, как ошпаренный ишак, Тот, который не Этот, по ванной шваброй долбит, Эта вопит «Не обижайте котика!», бабца молчит. Длинный Тощий сложил ботинки в сумку и ушёл в тапочках. Пообещал, правда, что в следующий раз придет со стрихнином и газовым ключом-котоубийцей № 1.