Юлия Миланес - Троллиные истории

Тогда коварная Томас однажды ночью выбралась из своего убежища, направилась прямо к урочищу Черного ила, набрала там грязи и, прокравшись ночью к спящему троллю, приклеила черным илом кончик его хвоста аккурат между ушей, а потом побежала разносить по Зеленецкому лесу новость, что от тинной бормотухи хвост навсегда останется в таком положении.

Спросонья (а читатель уже знает, что Худоша с утра соображает неважнецки, пока не начистит бивни и не глотнет тинной бормотухи) тролль выскочил в таком виде на улицу узнать, что за шум, и дискредитировал свою тинную бормотуху, казалось бы, навечно. Одна только Чучо не верила в то, что волшебное питье испортилось.

Итак, Худоша поклялся больше не пить тинную бормотуху. Уже через месяц клятва его тяготила, и он делал титанические усилия над собой и зельем. «Я не бормотушник», – говорил себе Худоша, но краски жизни ощутимо поблекли. Как и все мелкие бормотушники, Худоша стал раздражительным от невозможности выпить хоть капельку зелья и частенько срывался на Чучо. А что об этом думала троллиха? Чучо была абсолютно уверена, что долго Худоша не протянет. Другое дело, если бы он тянул помаленьку из фляжки, и у него появлялась в мозгах приятная гибкость – тогда все было бы, по Чучиному мнению, нормально. Но ведь при таком развитии событий, когда спиртное оказалось вообще недоступно, Худоша мог сорваться в распитие Томасова пойла.

Но так не случилось. Тролль долго-долго терпел, потом не выдержал, вышел на заснеженную центральную поляну Зеленецкого леса, собрал всех, кто был свидетелем его непростой клятвы, публично выкопал одну из запасенных фляжек с тинной бормотухой, выпил ее полностью, помахал хвостом в воздухе и похлопал себя кончиком хвоста (нет, не промеж ушей, как внимательный читатель мог бы подумать!), а прямо чуть ниже его основания (для тех, кто не понял: там как раз проходит шов на традиционных зеленецких клетчатых штанах с начесом), то есть выполнил все ритуалы, доказывающие, как неинтересно ему общественное мнение.

Толпа загудела от возмущения. Вперед важно вышел толстый мэр Зеленецкого леса и, явно преследуя корыстные цели, приказал разыскать металлоискателем и сдать лично ему под расписку все зарытые Худошей фляги.

Как ни странно, металлоискатель сразу же куда-то бесследно пропал.

Что же Чучо? Чучо смеялась.

***

Ночью Чучо приснилась Перес. Старая седая троллиха протягивала ей яблочный пирог и укоризненно качала головой:

– Детка моя, ты связалась не с теми троллями. Такое с тобой случалось и раньше. Сначала ты не могла выбрать себе Человека… Потом сбежала к диким троллям… Теперь связалась с пьяницами, – Перес загибала пальцы на правой лапе, перечисляя Чучины преступления. – Завтра еще начнешь работать… Потом рабство… Опозоришь нас всех! – родовитая троллиха печально прижала фамильные уши к голове.

– Мама, мне здесь нравится, – Чучо хотела сказать это твердо, но голос предательски дрогнул во сне.

– Вот твои брат и сестра прекрасно устроились…, – начала было Перес, но от возмущения, что ее опять сравнивают с братом и сестрой, Чучо проснулась в холодном поту. Потом, вспомнив события предыдущего дня и возмутительное поведение Худоши, задрала хвост и постучала кончиком как раз в то место, где у нее не было клетчатых штанов.

– Я сама по себе! Я путешествую на поезде, как Зезе! И вяжу себе модные шапочки, как Криста! – крикнула Чучо в пустоту.

Собственно, что из себя представляют зеленецкие медные мурзики? Да ничего особо редкого в Бело-Рослии, кроме удивительной способности лесных троллей не называть вещи своими именами. Как я и писала ранее, в Зеленецком лесу процветал натуральный обмен, в основном, продуктами питания, так как из одежды лесные тролли практически ничего не носили. Таким образом, само наличие или отсутствие денег, в общем-то, принципиальных вопросов местной жизни не решало.

Мурзики – это десятирублевые медные монеты чеканки северного (откуда была родом Чучо) или столичного монетных дворов. Почему они имели хождение в Зеленецком лесу? Ну, во-первых, местные тролли вели торговлю с белоросслийскими, а не всякий продукт можно довести до Бело-Рослии, не испортив, если использовать натуральный обмен. Во-вторых, зеленецкие тролли испытывали глубокое недоверие к бумажным деньгам. «Чистое безумие – использовать дерево для производства денег в XXI веке!» – рассуждали местные жители. – «Обычное дерево гниет и превращается в труху, и из него снова вырастает дерево. А деньги – это мертвое дерево, которое не дает семян по осени и всходов по весне». Ну, Чучо-то приехала из большого города и прекрасно знала, что даже мертвые деревянные деньги у многих дают семена и всходы – и по осени, и по весне, и даже по зиме. Но переубеждать никого не хотела. Опять же, зеленецкие тролли невзлюбили бумажные деньги, выдумав, что от них бывает порча. В их представлении, чем выше достоинством купюра, тем неприятность будет больше. Самая большая порча наступала, разумеется, от оранжевой «пятитысячной». Поскольку никто ее в своей жизни не видел, об этом даже ходили легенды. А Томас как-то раз рассказывала свой сон, в котором этот бумажный раритет таял у нее в руках, начиная с памятника Муравьеву-Амурскому и заканчивая красивыми овальными ноликами. Ну, чем не проклятье? И, в-третьих, «Вести торговлю десятирублевыми монетами исключительно выгодно!» – считали зеленецкие тролли. Цена любого товара исчислялась десятками мурзиков, что придавало значимость самому процессу торговли. О сотнях и тысячах мурзиков я не упоминаю специально, потому что тролли сами по себе маленькие существа, и таскать монеты мешками им не под силу, да и потребности их измеряются, в основном, размером крошечного желудка.