Марат Валеев: Юмор лечит. Новые смешные рассказы о жизни

– А че я-то сразу? Я боюсь, ни разу еще ничего не тырил. Давай лучше ты сам, – заканючил Царь.

– Ты же не деньги будешь воровать, а жратву. За это сроков не дают, – уговаривал его Жижа. – Все равно каждому скоро придется чиграшить, не милостыню же нам на паперти просить. У тебя денег было меньше всех, вот тогда первым на дело и пойдешь.

Все, конечно, понимали, что Жижа прав. Сашка решил, что лучше уж первому пойти сетки с окна срезать. «Зато потом Тяга с Чупой будут первыми у пьяных мужиков карманы шмонать», – представлял и мысленно уже злорадствовал над ними Сашка.

Он долго не мог настроиться. Страх сковал так, что ноги слушаться перестали. Выкурив сигарету, наконец решился. На палубе стояла мертвая тишина, все пассажиры спали. Тихонько подкрался к нужному окну, резанул ножом и одним махом срезал веревочные ручки авоськи. Его снова обуял ужас. Воришка рванул бегом с места преступления. Всю дорогу Сашке мерещилось, что за ним гонятся. По металлическому трапу прыгал через две ступеньки и быстро оказался у шлюпки. Пацаны уже ждали, выглядывая из-под брезента. Подхватили сетку, и Царь быстро залез к ним.

– Ну че? Как все прошло? – начали расспрашивать пацаны.

– Нормально! – едва смог выговорить он, запыхавшись. – Руки только дрожат, как хвост у трясогузки. Покурить бы, а?

– А че бежал-то, как угорелый? Тихонько надо было, – недовольно высказывался Жижа. – Мы твой топот даже отсюда услышали. Всех пассажиров, наверное, разбудил, придурок. А где вторая сетка? Там же две было.

– Когда туда пришел, висела только одна, – оправдывался Царь. – По этому борту больше вообще ни на одном окне ничего не висело.

Подсвечивая спичками, они вынули содержимое авоськи. Пахло копченой вкуснятиной. Развернули два бумажных пакета. В одном был кусок свиного сала, посыпанного солью, а в другом две большие копченые селёдины.

Одна селедина досталась Царю с Тягой, другая – Жиже с Чупой. Уплели за две минуты прямо с молоками, только разжеванную чешую с костями выплюнули. Сало Сашка есть не стал даже с голодухи. Не любил. Из колбасы всегда жир выковыривал.

– Эх, жаль, хлеба нет. Без хлеба что-то уже и сало не лезет, – проворчал Тяга, съев лишь маленький шматочек. – Нате, кто хочет, я больше не буду.

Вдруг брезент резко открылся, и Сашку Царева кто-то сильно схватил за ухо.

– Вот они где, субчики-голубчики! – послышались грубые голоса боцмана и трех палубных матросов. – Все, приплыли! Вылезайте давайте…

До Чебоксар их продержали запертыми в какой-то кладовке. Жижа, когда всех вели по палубе, зачем-то пытался вырваться.

«Ты че, Толян? – высказывали ему потом друзья. – Куда тут убежишь, когда кругом вода? Только кулак под дыхало от здоровенного матроса схлопотал».

Их разбудили рано, часов в пять утра. Во рту у мальчишек все пересохло. После этой селедки всем страшно хотелось пить. Они попросили, но им показали фигуру из трех пальцев. Мол, терпите.

Пароход причалил в Чебоксарах. На берегу воришек уже встречала милиция на желтом уазике. Увезли в местный детский приемник-распределитель. Там их остригли налысо, заставили вымыться под душем. Переодели в арестантскую робу и закрыли всех в одну общую комнату, больше похожую на камеру. С ними там сидели еще четверо мальчишек. Герои Вьетнама, как бедные ягнята, сразу забились в угол.

– Эй, пацаны, а это мы куда попали, а? Это тюрьма или колония? – спросил у местных Серега, набравшись смелости. – Не знаете, случайно, че нам за кражу авоськи с продуктами присудят?

– За такую фигню могут и ничего не дать, – ответил из глубины камеры какой-то худой пацан, все лицо которого было покрыто прыщами. – Хотя если уже есть четырнадцать, то могут, конечно, и сто пятьдесят восьмую пришить – год будете чалиться.

Но долго чалиться им не пришлось. Уже на следующий день из Горького приехали их родители и забрали домой. За Царем, Тягой и Чупой приехали матери, а за Жижей никто не приехал, но Тольку тоже отпустили на попечение матери Чупы.

Сашка ждал сурового наказания.

«Ну все, теперь меня мамка всего испорет», – мысленно настраивался он на экзекуцию.

Но его мать, как и матери других пацанов, почему-то улыбалась и радовалась со слезами на глазах. Обратно в Горький ехали на автобусе. Матери всю дорогу о чем-то разговаривали, а герои Вьетнама спали, как счастливые сурки, отделавшиеся за свои подвиги легким испугом.

Шкодливые мальчишки все время боялись, что станет известно, кто поджег сараи, но во дворе о них никто даже не вспомнил. Через неделю Царя отдали в школьный летний лагерь.