Стелла Кьярри - Срочно! Женюсь на вашей маме

– Ар! Ух! – с видом победителя мальчонка запускает пятерню в остатки салата и начинает возить грязными ручонкой по столу. Не успеваю подбежать к разбойнику, как в ход идет вторая рука. Видно, пацан решил, что барабанить по моей любимой селедке под шубой очень весело. Свекла разлетается по сторонам, летит на бумаги, которые я случайно забыл убрать… так как излишним аккуратизмом и не страдаю.

– Стой! Перестань! Перехватываю ладошки, перепачканные в майонезе.

– Дети голодные, наверное… – Вера отнимает у ребенка кусок пиццы, и он начинает реветь словно пожарная сигнализация.

– Божечки… да успокой ты его!

– Я не умею…

– Придумай что-нибудь! Ты же девушка! Где твой инстинкт?!

– Где-то очень глубоко… Я чайлдфри.

– В свободное от работы время будь хоть картошкой фри! А сейчас бери одного из них и веди в туалет. Отмывай вытирай… Делай, все, что нужно. До трех лет дети все бесполые. Так что можешь в женский сходить с ним. А я пока займусь вторым. А ну, не облизывай пальцы!

– Я и не облизываю, – на полном серьезе обижается Вера, думая, что воспитательный процесс направлен не на ребенка, а на нее.

– Вот и умница, Перепелкина. И в носу не ковыряй, это некрасиво, – кидаю ей в спину, давясь хохотом.

Хватаю мальца подмышку и тащу в коридор. Он как-то странно куксится. Наверное, хотел на завтрак мою селедку под шубой доесть.

Умыть ребенка оказывается довольно сложно. С каким-то диким верещанием мальчик вырывается из рук, а потом минут пятнадцать не дает мне настроить воду, дергая кран из стороны в сторону. В итоге я весь мокрый, а он сухой и приятно пахнущий свежей сельдью.

– Так, ладно. Пусть тебя мама с папой отмывают дома. Протираю ему пальцы салфеткой. – Ты пи-пи хочешь? – киваю на кабинку. Ребенок задумчиво смотрит на меня, а затем начинает хохотать, повторяя мое «пи-пи».

– Максим Михайлович, Максим! – слышу за дверью крики секретарши и инстинктивно заранее пугаюсь.

– Чего?

– Они в трусиках-подгузниках.

– Кто?

– Инвесторы. Которые через час придут на встречу.

– Не понял?! – выглядываю из туалета. А Вера-то шутница, оказывается.

– Дети ваши, конечно! В памперсах оказались.

– Так… Информация ценная. И… что?

– Вот, нашла в сумке. Надо поменять. Возьмите! – протягивает мне какую-то белую штуку.

– Ты первому поменяла?

– Да.

– Молодец. Вот тебе еще один. Вперед и с песней.

– Максим Михайлович! – возмущается.

– Обсуждать распоряжения руководства с руководством – дурной тон, Верочка. Выполняйте. Пока я вас не уволил по статье за халатность.

– Кошмар… – бубнит, но ребенка забирает.

– Пошли, пацан, – меняемся детьми, и я тащу первого обратно в кабинет. К счастью, еды у нас навалом.

В дверях встречаю Ростислава, натягивающего куртку.

– Ты куда?

– К Вениамину.

– Твои дочки нашлись?

– Он сказал мне, что у ужасных отцов дети в полночь превращаются в тыкву.

– Поэтому у него на завтрак тыквенная каша?

– Ты дурак, Лобанов?

– Вроде нет… хотя уже не уверен. Так к чему он это?

– К тому, что на самом важном моменте у него сел телефон! И теперь он не отвечает!

– Поедешь к нему домой?

– Да.

– А мне что делать? – киваю на мальчишку, сосредоточенно отдирающего пуговицу от моей рубашки.

– Как что? Хотел детей – вот Дед Мороз и услышал твои молитвы. Наслаждайся.

– Рос, я серьезно. Младенцы просто так не падают с неба на голову. У них, наверное, мать с ума сходит…

Сафин резко разворачивается к столу секретаря и вынимает откуда-то сумку.

– Это что? – спрашиваю.

– Похоже на детский "вещмешок". У нас с Ликой есть подобный, – объясняет папаша со стажем. – В нем может быть что-то про ребенка. Ага, вот! Удачно! – ловким движением руки достает какую-то бумажку, затерянную среди памперсов. – Бинго, Лобанов. Тебе крупно повезло.

– Что это?

– Свидетельство о рождении.

Сует мне документ, и я, конечно же, сразу открываю его.

– Это какая-то ошибка.

– Почему?

– Там написано, что отец – я.

– Поздравляю, Макс. Осталось найти женщину, которая подарила тебе этих замечательных пацанов. Добро пожаловать в ряды счастливых отцов, Лобанов. – Ростик пожимает мою руку, пока я озадаченно смотрю то на него, то на бумажку, то на ребенка.

– Ты же видишь, что он на меня непохож.

– Да… Этот не очень. Но второй прям очень похож на тебя.

– Они же близнецы, дурень! – не удерживаюсь и прыскаю в кулак.

– Дурень, это ты. Если не видишь сходства. И родинка на том же месте и такой же упрямый. Гляди, как усидчиво отрывает пуговицы!