Сергей Званцев - Никакого шпионажа

Гость что-то промямлил. Кнаббе предпочел понять ответ в отрицательном смысле. Он воскликнул в восхищении:

— И не пьете тоже! Прелестно! Ах, да! Я становлюсь рассеянным. Ведь вам надо еще объяснить, зачем я вас пригласил. Вероятно, вы сетуете на старого ворчуна за доставленное вам беспокойство?

Альфред Семенов сделал движение, желая показать, что приглашение столь почтенного господина отнюдь не беспокойство для гостя, но внезапно Кнаббе изобразил на своем лице старого бритого мопса строгость, точно скомандовал невидимой воинской части «смирно!»

Посетитель невольно вытянулся в кресле.

— Сколько вам лет? — отрывисто спросил Кнаббе.

— Тридцать четыре, — с готовностью доложил Семенов, тщательно пытаясь скрыть волнение и тревогу. «Черт меня дернул купить эту проклятую путевку!» — так и было записано в его бесцветных моргающих глазах. Кнаббе сделал вид, что удивился:

— Тридцать четыре? Это значит…

Кнаббе поднял маленькие глаза-буравчики к потолку.

— Ага, — подсчитал он, — сейчас шестьдесят третий, значит, в сорок первом вам было уже двенадцать лет или около того. Вы уже многое понимали, мой друг. А в сорок третьем, когда войска рейха оставили Киев, где вы жили, вам исполнилось пятнадцать. В этом возрасте некоторые украинские юнцы записывались в партизаны, а?

Альфред Семенов отвечал с подкупающей правдивостью:

— Еще в конце двадцать первого года мой отец бежал в Берлин, а в тысяча девятьсот сорок первом году вернулся с войсками фюрера в Киев, как крупный специалист в украинском национальном вопросе. С ним была и семья. Мы ушли из города за сутки до отступления армии фюрера.

— Ах, значит, вы сынок того самого Семенова? — точно впервые сообразив, в чем дело, воскликнул Кнаббе. — Бывшего министра в одном из украинских правительств! Кстати, почему вашего отца не расстреляла в свое время Советская власть, вы не знаете?

— Я родился в Берлине в тысяча девятьсот двадцать девятом году от второго брака отца, — поднял цыплячьи брови Альфред, — уже после того как давно утихли громы гражданской войны.

Он так и сказал: «громы гражданской войны». Должно быть, когда-то Альфред услышал эту фразу, и она ему понравилась.

«Ага! — намотал себе на ус Кнаббе. — Малый глуп, исполнителен и склонен к громкой фразе. Это сгодится. Такое сочетание человеческих качеств весьма полезно… если уметь ими пользоваться».

— А где теперь ваш отец?

— Он давно умер. Мать тоже умерла.

— На какие средства вы существуете?

— Я служу в банке.

Уточняя, Альфред объяснил, что он еле сводит концы с концами. Поэтому до сих пор не женат.

Допрос продолжался. Убеждений, по его собственным словам, Альфред не имеет, но «глубоко уважает германскую расу», коммунизм считает источником всеобщего и его личного бедствия и поэтому ненавидит; что такое телемеханика и теория относительности — «не интересовался», о марксизме имеет самое смутное понятие, но надеется, что с ним будет скоро покончено. По средам посещает приличный публичный дом на Зее-штрассе. Евреев считает виновными не только в гибели Христа, но и в высоких ценах на мясо.

— Ну что же, — с удовлетворением резюмировал Кнаббе, — вы дали вполне удовлетворительные ответы. Теперь мне остается проинформировать вас. Езжайте, мой друг, в Россию, езжайте. Мы одобряем эту поездку.

Альфред не спросил, кто это «мы». Ему ясно было, что речь идет о власть имущих, и этого было достаточно. Он воспрянул духом, но тут же его выбил из седла неожиданный вопрос:

— Есть ли у вас родственники в России?

— Есть, — выдавил из себя побледневший путешественник. — Семенов Николай Осипович, дядя со стороны отца. Мне говорили о нем.

— Николай Семенов? Известный советский писатель?

— Так точно, — совсем упавшим голосом ответил Альфред. — Но я не собираюсь с ним встречаться!

— Напрасно, — оборвал Кнаббе. — Вы поедете прямо к нему. Общайтесь с ним и со всей его семьей все шестнадцать суток, которые вы пробудете в России. Кстати, вы подданный Федеративной Республики Германии?

— О да!

— В таком случае я поручаю вам именем нашей многострадальной дорогой Германии, с которой вы связали свою судьбу! — повышая голос, высокопарно произнес Кнаббе.

Альфред вытянулся на прусский манер, чему его научили еще в берлинской средней школе. Кнаббе заметил добрую выправку гостя. Он милостиво сказал;

— Мой дорогой, вас легко принять за стопроцентного немца. Поручаю и доверяю вам сослужить своей второй родине важную службу.