Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

Трумэн обратил внимание на слова «мы, русские люди» и немного удивился, поскольку слышал от покойного Рузвельта, что Сталин грузин. Но возражения Сталина его не удивили. Он понимал, что дело не в братстве и не в союзнических обязательствах, а в желании Сталина принять участие в заключительном этапе войны с Японией. Не из стремления помочь союзникам, а чтобы успеть урвать и свой кусок пирога.

«Да, – думал Сталин, – мы вам свой кусок пирога не уступим». И представил себе пирог в виде карты собственно Японии с контролируемыми ею территориями, с Маньчжурией, Порт–Артуром, Курильскими островами и половиной острова Сахалин, отобранной у России в 1905 году. Разумеется, Сталин понимал, что имеет в виду Трумэн, отговаривая его от вступления в войну, и Трумэн понимал, что имеет в виду Сталин, настаивая на вступлении, тем не менее разговор у них продолжился.

– Поверьте, дорогой маршал, я очень ценю ваше благородство и готовность вашего народа к новым жертвам, но в них в данный момент нет необходимости. Я, между прочим, хочу по секрету поделиться с вами одной новостью, которая вам, может быть, покажется любопытной.

– Интересно, – сказал Сталин. – Мне кажется, я человек информированный и знаю все новости, которые стоят того, чтобы их знать.

– Надеюсь, эту новость вы еще не знаете, – усмехнулся Трумэн. – Не буду вас томить и скажу сразу: наши ученые изобрели и создали оружие огромной разрушительной силы, это оружие на днях будет применено против Японии, после чего Япония, я вас уверяю, будет немедленно поставлена на колени. Поэтому ваши жертвы будут просто напрасны. Что вы об этом думаете?

– Я думаю, – сказал Сталин, расстегивая верхнюю пуговицу суконного кителя, – что становится жарко, и давайте, может быть, пройдем по той аллее, там больше тени.

– Хорошо, – согласился Трумэн и пошутил: – Видите, я ваши предложения принимаю безоговорочно.

Оба посмеялись, после чего Сталин сказал, что у него тоже есть маленькая просьба, настолько маленькая, что ему, фактическому главе государства, даже неудобно просить главу другого государства, но…

– Вам, наверное, докладывали, что один советский самолет совершил вынужденную посадку на американском аэродроме.

Трумэн, конечно, соврал, что он ничего об этом не слышал. Сталин, естественно, ему не поверил, но вынужден был сделать вид, что верит, и вкратце рассказал историю, согласно которой советский самолет «Ил–10» совершенно случайно заблудился в воздухе и совершил вынужденную посадку на американском аэродроме. Американские власти незаконно удерживают самолет, летчика и стрелка–радиста, так вот нельзя ли в это дело вмешаться и вернуть на родину самолет вместе с экипажем?

– Хорошо–хорошо, – пообещал Трумэн, – я прикажу с этим делом разобраться, но теперь я вспоминаю, что я об этом что–то все–таки слышал. Я помню, мне говорили, что самолет ваш, господин маршал, не заблудился и не мог заблудиться, потому что просто перелетел через узкую речку, а ваш летчик как будто, как мне докладывали, попросил у наших властей политического убежища.

– Ну и что? – сказал Сталин. – Мало ли кто у кого чего попросит. А вы ему откажите.

Трумэн остановился и взял Сталина за пуговицу френча. Очень фамильярно. Сталину это не понравилось. С ним никто так не позволял себе обращаться. Даже Черчилль.

– Маршал Сталин, – сказал Трумэн взволнованно. – Поймите меня правильно. Я не могу выполнить вашу просьбу.

– Не трогайте мою пуговицу! – вскрикнул Сталин и всхрапнул от негодования. Трумэн испуганно отшатнулся. Он слышал, ему Ален Даллес докладывал, что у Сталина есть странная привычка: в приступе крайнего негодования он, бывает, всхрапывает, как лошадь.

– Сядьте, – Сталин взял себя в руки и указал собеседнику на ближнюю скамейку, – успокойтесь и подумайте, что вы говорите. Просьбу летчика вы исполняете, а мою не можете?! А кто он такой?!

– Он, – сказал Трумэн, – ваш полковник. Герой Советского Союза!

– Ну и что? Я тоже Герой Советского Союза. А что, если я попрошу у вас политического убежища?

– Вы? – Трумэн растерялся и даже слегка вспотел от такого предположения, хотя понимал, что оно сделано не всерьез. Правда, как всякий наивный американец (а все американцы, включая даже президентов, наивны), он был уверен, что все неамериканцы хотели бы стать американцами и стали бы, если бы у них образовалась такая возможность. И маршал Сталин, разумеется, тоже хотел бы стать американцем, но у него такой возможности нет, потому что у него осталось бы в России двое детей. Но все–таки…