Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

– Лужина мне! – резко приказал Фигурин.

– Какого Лужина? – спросила она.

– Того самого.

– Ах, того самого, – засмеялась телефонистка. – Соединяю.

«Почему она смеется? – подумал Фигурин. – Наверное, там еще ничего не знают».

К телефону долго никто не подходил, и Фигурин нетерпеливо постукивал по рычагу. Он уже начал терять терпение, когда какой–то голос сказал что–то странное.

– Что? Что? – переспросил Фигурин.

– Stellvertreter des Militarkommandeurs, Oberleutnant Meier am Apparat, [10] Помощник коменданта обер–лейтенант Майер у аппарата (нем.). – повторил голос.

Фигурин положил трубку и задумался. Потом опять схватил трубку и нервно бил по рычагу, но больше никто не отзывался.

Через некоторое время он вошел в комнату отдыха и застал там Свинцова, который преспокойно спал на голом деревянном топчане, подложив под голову кулак.

«Железные нервы», – с завистью подумал Фигурин.

Растолкав Свинцова, он приказал ему собираться.

– Куда? – спросил Свинцов.

– Пойдешь в тюрьму.

– В тюрьму? Я? – переспросил Свинцов.

– Дослушай до конца, – усмехнулся Фигурин. – Пойдешь в тюрьму, возьмешь, если он там еще… этого… ну, как его… Голицына, или Чонкина, или хрен его знает, кто он, и вместе с ним отправляйся из города.

– Куда?

– Куда–нибудь на восток. Пешком или на чем–нибудь, дело твое. И там где–нибудь по дороге ты его… ну, в общем, сам понимаешь… при попытке к бегству… понял?

– Так тут чего ж не понять, – отозвался Свинцов. – Дело простое.

– Ну ладно, – сказал Фигурин. – Дойдешь до наших, скажи: «Майор Фигурин, верный своему долгу… так и скажи: верный своему долгу, остался уничтожать секретные документы, чтобы они не попали в руки врагу». Потом постараюсь выбраться. Если сам попадусь, живым не дамся. Понял?

– Понял, – кивнул Свинцов.

– Ну что ж, Свинцов, давай простимся. – Фигурин шагнул к Свинцову, обнял его и трижды облобызал. Свинцов в это время стоял, вытянув руки по швам, воротил морду и морщился.

67

Дорога некруто шла в гору. По обеим сторонам ее было какое–то безжизненное пространство – не то степь, не то пустыня, ни куста, ни травинки, ни песка, ни камня, что–то гладкое, ни с чем не сопоставимое, и посредине эта жаркая, белая, пыльная дорога без конца, без края, идущая, по всей видимости, из ниоткуда в никуда.

Чонкин думал и не мог вспомнить, как попал он на эту дорогу, сколько времени по ней идет и почему вверх, а не вниз, если все равно неизвестно, что ожидает его там или там.

Он был бос, но в обмотках, они разматывались и уползали назад, как змеи, он думал, не подобрать ли их, но, оглянувшись, увидел, что это бессмысленно: двумя траурными лентами окаймляя дорогу, они терялись вместе с ней в бесконечности.

Решив скинуть обмотки совсем, он наклонился и стал их разматывать сверху, но и с этой стороны конца не было, обмотки падали кольцами в пыль и уползали, слегка извиваясь.

– Эй, ты, вставай! – сказали ему.

Он поднял голову и увидел, что находится на той же дороге, но она уже не пустынна, по ней в том же направлении бесконечной колонной движутся молчаливые путники, похожие на военнопленных. Он распрямился и пошел вместе со всеми.

– Здорово! – сказал рядом с ним некто.

Он посмотрел и увидел настоящего черта с хвостом и рогами и с шерстью, забитой пылью. Вглядевшись получше, он узнал Самушкина.

– Далеко идешь? – поинтересовался Самушкин без особого, кажется, любопытства.

– Куда все, – сказал Чонкин.

– Может, к нам запишешься?

– Это куда же?

– В ад, конечно, куда же еще.

– Ну да, – сказал он, – была охота жариться на сковороде.

– Дурень! – Самушкин возмущенно помотал рогами. – Это про нас враги наши клевету распускают. Да зачем же мы своих–то грешников будем жарить? Если, конечно, праведник попадет, уж этого мы зажарим, но ты же не праведник. Сколько ты, к примеру, душ загубил?

– Я? – Чонкин посмотрел на него с удивлением. – Да что же я, душегуб?

– А что? Ни одного человека? За всю жизнь?

– Ни одного.

– Вот те на! – пробормотал Самушкин. – Но ведь крал небось, а?

– Было дело, – признался Чонкин. – В колхозе мешок проса…

– В колхозе это не в счет. А вот ты мне скажи, – понадеялся Самушкин, – может, ты с чужими женами жил?

– Нет, – подумав, ответил Чонкин. – Не попадались.

– Ну и дурак, – сказал Самушкин, исчезая.

Вместе с ним исчезли все люди, исчезла дорога, за большим столом, покрытым белой скатертью, на стульях с высокими спинками сидели полковник Добренький и заседатели.