Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

Все, да не все. Роман Гаврилович Лужин явно к нему придирался. То с делом Чонкина, то Курта какого–то выдумал. «Приказываю… в пятидневный срок…» Приказывать–то легче всего. А где его искать, этого Курта, и по каким приметам?

Может, из–за этих мелких неприятностей и развилось у него что–то вроде мании преследования. Где бы он ни был – на работе, на улице, дома, – все ему казалось: кто–то неотрывно за ним наблюдает.

Дома доходило иногда до невозможного. Даже его родная тетка Пелагея Васильевна, или попросту тетя Поля, замечала, что с ним творится неладное. Бывало, за ужином он вдруг вздрагивал, поднимал голову, смотрел на дверь и неуверенно говорил тетке:

– Кажется, кто–то стучал.

– Да ты что? – удивлялась тетка. – Тебе померещилось.

Он ей не верил. Он подходил на цыпочках к двери, прислушивался, а потом рывком распахивал ее. Никого там, конечно, не было. Иной раз ему казалось, что кто–то смотрит в окно. Он подкрадывался к окну, он отдергивал занавеску, и сердце его падало куда–то в низ живота – с той стороны, с улицы, приникало к стеклу чье–то желтое, размытое чье–то лицо. Каждый раз неизменно пугался он собственного своего отражения. Дошло до того, что порой и по ночам он поднимался и проверял запоры на дверях, шпингалеты на окнах, подолгу стоял у печки, пытаясь определить, сможет ли достаточно худой человек пролезть в комнату сквозь дымоход. Тетя Поля все замечала.

– И кого ты боишься? – спрашивала она. – Ведь во всем районе никого нет страшнее тебя.

Ах, эта тетя Поля! Она вырастила его и воспитала. Она любила его. Но с тех пор, как он стал служить Там Где Надо, она изменила к нему отношение и, несмотря на свое пролетарское происхождение, превратилась в ужасную контру. Она говорила, что жизнь при царе была гораздо дешевле, и подсчитывала, сколько стоили тогда фунт масла или голова сахару, но из всех цен он почему–то запомнил только, что ситец стоил восемь копеек аршин.

– Вы, тетя, – укорял он ее, – все назад смотрите, а надо смотреть вперед.

– Да ты, я вижу, догляделся, – усмехалась тетка, – что и под лавку зыркаешь – никто ль не сидит.

Иной раз она вдруг спрашивала с невинным видом:

– Ну что? Сколько замордовали народу за текущий отчетный период?

– Да тише вы! – шипел он на нее и оглядывался. А потом, вздыхая, сокрушенно качал головой: – Не наши у вас взгляды, тетя.

– Да уж не ваши! – соглашалась она охотно.

Почему допускал он в собственном доме подобные разговоры? Почему иногда начинал даже оправдываться?

– Вы же знаете, тетя, что я туда попал случайно, – говорил он, но тетка не верила.

– Случайно туда знаешь как попадают: вот так! – И тетка красноречиво делала «руки назад».

37

Сзади хрустнула ветка. Лейтенант вздрогнул и оглянулся. Ему показалось, что чья–то тень мелькнула и пропала за углом дома, мимо которого он прошел.

Филиппов двинулся дальше. На ходу расстегнул кобуру, вынул и переложил в карман револьвер. Впереди чернел крупный предмет. Приблизившись, лейтенант определил, что это какой–то сельскохозяйственный механизм – не то сеялка, не то веялка, – он в этих вещах не разбирался. Во всяком случае, размеры предмета позволяли укрыться за ним. Что лейтенант и сделал. Выглянув через несколько секунд, он увидел: из–за угла дома на тропинку нерешительно вышла темная фигура. Теперь сомнений не было: фигура следила за лейтенантом. Потеряв его, она стала растерянно озираться, а потом, все убыстряя шаги, направилась по тропинке к предмету. Лейтенант вынул из кармана револьвер и тихо щелкнул предохранителем. Сквозь стук собственного сердца услышал он осторожные шаги и прерывистое дыхание.

– Стой! Стрелять буду! – Лейтенант выскочил из–за предмета и приставил револьвер к носу фигуры.

– Ой! – вскрикнула фигура женским голосом и уронила на землю какой–то сверток.

– А, это ты, – сказал он, опуская револьвер. – Чуть было тебя не застрелил. Что нужно?

– Так ведь я насчет Ваньки, – сказала Нюра, поднимая сверток. – Ты говоришь, я ему посторонняя, а я не посторонняя, меня с работы за него прогнали, – сказала она не без гордости.

– С работы не прогоняют, а увольняют, – поправил лейтенант. – А за что?

– Так за то же, что жила с ним, с Иваном, – объяснила Нюра и, не удержавшись, похвастала: – По любви, говорят, жила.

Лейтенант стоял, смотрел на Нюру, ничего не мог понять.

– Что ты городишь? – сказал он. – Кто тебя уволил?

– Любовь Михална, завпочтой.

– И за что?