Александр Зернин - Женитьба доктора Поволжина

Вика слушала с полным равнодушием.

– Но отчего ты такая грустная?

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Ведь вы любите Аллу.

– Это неправда, – с твердостью ответил муж. – Я люблю только тебя. Ты моя мечта и всегда останешься ею.

Вике приятно было бы поверить в это, но червь сомнения продолжал свою работу, и она ушла спать молча.

На следующий день она продолжала быть не в духе. За завтраком муж напомнил, что они вечером едут в балет и что она должна вовремя быть одета. Вика согласилась. Дома ей было скучно. Вообразив себя жертвой, она пыталась почитать Достоевского, но ей стало еще скучнее. «Хоть бы приехала тетя. Почему она так поспешно скрылась?» И опять мрачные мысли завладели ей.

После обеда она переоделась в вечернее платье. Долго любовалась собой, вертясь перед зеркалом, и осталась довольна. Вынула из шкатулки перстень, и опять грустные сомнения проникли в ее сердце. «Этот перстень был куплен, вероятно, для того, чтобы отвести мне глаза или, может быть, чтобы искупить вину», – подумала она и убрала его обратно.

Перед отъездом муж постучался и спросил, готова ли она? Вика вышла молча, с гордым видом.

– А почему же нет перстня? – спросил муж, удивленный.

– Не хочу, – капризно ответила она.

– Ну, нет, милая моя, для чего же я подарил тебе его? Прошу тебя, надень его сейчас же. Ты красива, это признано всеми, а с перстнем будешь еще лучше.

Этот довод показался Вике убедительным. Она снова вынула перстень из шкатулки и надела его на палец.

– Ну вот, как хорошо. Прямо принцесса, – сказал доктор с облегчением и поцеловал ей руку. Вика накинула свою норковую шубку, и они сошли вниз, оба нарядные и красивые. Швейцар, закрыв за ними дверь, даже прищелкнул языком.

– Это вам не фунт изюма, а прямо ай-люли малина с ананасом. Красотка какая, жук ее забодай, – проговорил он им вслед.

– Севодни все наладится, помяни мое слово, – сказала швейцариха, выйдя посмотреть.

Вика с достоинством заняла свое место в партере. Муж сел рядом, преисполненный законной гордости. Из лож бенуара Вику лорнировали с заметным интересом. Иногда с любопытством рассматривали ее мужа и вполголоса обменивались замечаниями.

«Все завидуют мне, – думал он, улавливая эти взоры, – а я до сих пор вроде Бурриданова осла наизнанку… гм… Во всяком случае пускай завидуют…» – и он пришел в хорошее настроение.

Вика сидела молча и со скучающим видом посматривала на свой перстень, который переливался радужными огоньками, отражая свет большой люстры над партером. Она скучала, испытывая в то же время некоторое удовлетворение, так как успела уже почувствовать, что ею любуются со всех сторон. Даже в отверстии, сделанном в занавесе, один глаз сменялся другим, и Вике казалось, что из-за занавеса, со сцены, тоже все поочередно смотрят на нее. В оркестре настраивали инструменты. Разрозненные, мелодичные звуки приятно ласкали слух и создавали атмосферу нарядного уюта. Но вот дирижер поднялся на свой высокий стул и несколько секунд просидел неподвижно. В оркестре и в зале все стихло. Свет потух. Капельмейстер взмахнул палочкой, и нежные звуки тихо заструились как будто издалека, точно из другого мира, сначала пианиссимо, потом все громче и вдруг перешли на форте, заполнив собой сразу все. Смычки стремительно задвигались вверх и вниз, лихорадочно совершая какую-то волшебную работу. Занавес медленно поднялся и перед зрительным залом открылось сказочное царство, где все было полно грации и красоты. Балерины порхали по сцене, легкие, как воздух, то отделяясь от земли, то приседая в глубоком реверансе или кружась точно подхваченные вихрем, и вдруг переходили на пантомиму, в которой каждый жест пленял своей экспрессией и красотой.

Глядя на сцену, где все жило поэзией, музыкой и танцем, Вика сама уносилась в эту жизнь, как в некий рай, и ей досадно было, что этот бородатый человек, ее муж, привязывает ее к земле. Правда, он элегантен в своем черном фраке и белом жилете, но он, наверное, любит Аллу, и они очень подходят друг к другу. Вике захотелось плакать. Она уже готова была согласиться, чтоб он остался мужем, но ей необходимо было удостовериться, что он действительно любит только ее. Она блуждала по сцене тоскующим взглядом. «Я хочу быть с вами, – мысленно обращалась она к воздушным балеринам, – а этот человек меня не пускает».

В антракте она сидела скучная, и мужу стоило большого труда вырвать у нее две-три реплики в ответ на его объяснения по поводу прекрасного балета, собравшего в театре весь музыкальный мир.