Александр Зернин - Женитьба доктора Поволжина

Слушая шутки клоунов, Вика заливалась смехом. Брянцев критиковал верховую езду. Белкин делал свои замечания по поводу гимнастов, которые были во всех отношениях вполне на высоте. Доктор высказывал мнение о том, что цирк – это наилучшее развлечение для молодежи, но акробаты должны работать непременно с сеткой, иначе зрелище приобретает нездоровый характер. Капитан был занят только Аллой, которая была явно озабочена и едва поддерживала разговор.

– Поймите, милый друг, что я сейчас исполняю материнские обязанности при взрослой дочери, хотя и не моей.

– Лучшей мамаши я представить себе не могу, – ответил капитан, – вы превосходно справляетесь со своей ролью.

– К сожалению, вы ошибаетесь. Дело идет совсем не так, как я хочу. Я до сих пор ровно ничего не достигла. Сейчас я, как стратег во время боя, вижу, что сражение развивается совсем не в том направлении и что нужно прибегнуть…

– К диверсии, – подсказал капитан.

– Вы совершенно правы, – согласилась Алла, сразу оценив этот стратегический термин, и пожала капитану руку. – Вопрос в том, как это сделать, но это уже женская стратегия, в которой вы не должны быть компетентны, ибо иначе пострадают ваши качества воина и мужчины. Я начну свою стратегию с завтрашнего дня.

Вечер закончился в отличном настроении. Юнкера оживленно спорили с доктором о принципах французской борьбы, Вика смеялась, и все были очень довольны друг другом. Впрочем, юнкера почти сейчас же уехали, так как должны были к сроку вернуться в училище, но Алла Степановна пригласила их прийти на другой же день, который оказался праздничным, и привести Катю Воронину и ее сестру.

– Не забывайте нас, милый капитан, – сказала Алла, прощаясь со своим кавалером.

Вернувшись к себе и закусив холодным ужином, все разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи. Доктор галантно поцеловал своим дамам ручки. Утомленная впечатлениями, Вика мгновенно заснула сладким сном.

Алла прошла в гостиную и села в углу на диване. Ей захотелось побыть одной и обдумать положение. Она потушила свет и собиралась погрузиться в размышления, но почувствовала, что кто-то бесшумно приблизился к ней.

– Барыня, милая, – прошептал чей-то голос. Алла узнала Лукерью. – Потолковать бы надо с вами, да боюсь, скажете не твое, мол, дело.

– Если что-нибудь нужное и хорошее, то говори. Сядь поближе.

Лукерья села на ковер, поджав ноги.

– Что ж хорошего? Хорошего-то мало. Вы, барыня, хотя вам ума не занимать стать, а все же, может, и не заприметили чего. Не ндравятся мне они.

– Кто не нравится?

– Да юнкаря. Уж больно они беспокойные. Уж как горланили сегодня, чистые жеребцы. Даже на кухне слышно было. Мы с Глашей сейчас же прибежали в щелочку посмотреть. Будь на то моя воля, я бы их к нам не допускала. Чистые жеребцы.

– Молодые они, Лукерьюшка. Это все понятно. Потом остепенятся, хорошие люди будут, военные. А только надо, чтоб молодая барынька наша людей видела, иначе заскучает и к маменьке назад ее потянет. Дела у нее мало. Пока не привыкла к хозяйству, пусть повеселится. Потом пойдут дети, и уж не до веселья будет.

– То-то пойдут, откуда им пойти-то, коли с мужем жить не хочет. Разве что от греха пойдут, а мы того не хотим, то есть чтобы барин наш был в обиде, потому – душевный он человек, не пьющий, добра-то сколько делает. Больные как его любят. Другого такого не найдешь, а тут эти петухи голенастые.

– Да никакого греха не будет, я все вижу.

– Если нечистый попутает, то как не быть греху. Глаза вам отведет, а сам-то саблей махать начнет по воздуху, да барыньку нашу и застращает, вот и готово. Другой, тот тихий, а глазищами-то все на барыньку молодую так и зыркает, – чтоб ему пусто было. Молодые, говорите вы. Оно, конечно, против молодости не пойдешь, но мы в законе, а потому нас нельзя трогать, а то долго ли до греха.

– Ничего не случится, Лукерьюшка, можешь идти спать спокойно, а я еще посижу и подумаю.

– Подумайте, барыня-голубушка, а я пойду, грешная, Владычице Небесной помолюсь. Только вот как быть, не знаю. Весь квартал над нами насмехается. Белобрысая эта, просвирня-то, ходит по дворам и языком треплет. Совести, говорит, у нас нету: нешто можно так жить, раз вокруг налоя было хожено и венцами венчано. Говорит, змея, что и вы неспроста здесь живете, дохтура обхаживаете. Каково мне это слышать? Я сказала, что в бельма ей наплюю, если не перестанет. А она и про отца Никодима, что у него благодати не хватило связать молодых, как следывает, и что он справлять свадьбы больше не годится. Змея она, а только на доме у нас точно печать лежит, и смеются все. Какой же это, мол, у вас брак супружеский, канитель одна. Скоро на улицу показаться нельзя будет. Засмеют совсем. Спокойной ночи, барыня.