О Генри - Граф и свадебный гость [Черное платье] [The Count and the Wedding Guest]

— Благодарю, господин Донован. С благодарностью приму ваше предложение, если вы уверены, что прогулка с человеком, чье сердце переполнено печалью, не будет вам в тягость.

Они прошли через распахнутые ворота старинного, обнесенного чугунной решеткой Центрального парка, где некогда дышали воздухом избранные мира сего, и отыскали уединенную скамейку.

Молодые люди переживают утрату совсем не так, как пожилые: их горе можно облегчить сочувствием, причем в той же самой степени, в которой это сочувствие проявлено; горе пожилых нельзя облегчить ничем, сколь бы искренне им ни соболезновали.

— Он был моим fiancé [1] жених ( фр. ). , — на исходе часа поведала мисс Конвей, — Мы собирались обвенчаться следующей весной. Не подумайте, что я мистифицирую вас, господин Донован, но он был настоящим графом. В Италии у него было имение и замок. Его звали граф Фернандо Маззини. Я никогда не встречала столь утонченного человека. Отец, конечно, возражал, и однажды мы сбежали, но отец догнал нас и вернул меня обратно. Я опасалась, как бы дело не дошло до дуэли. У отца был бизнес в Пикипси: прокат лошадей.

В конце концов отец стал действовать окольным путем: он сказал, что согласен и мы сможем пожениться следующей весной. Фернандо представил ему доказательства в подтверждение своего титула и состояния, а затем отправился в Италию: подготовить замок к нашей совместной жизни. Отец — очень гордый человек и, когда Фернандо хотел подарить мне несколько тысяч долларов на мое trousseau [2] приданое ( фр. ). , отец отчитал его самым ужасным образом. Он не позволил бы мне принять от Фернандо даже кольцо, не говоря уже о каком-нибудь другом подарке. И когда Фернандо отбыл на пароходе в Италию, я отправилась в город, где устроилась кассиром в кондитерской.

А три дня назад я получила из Италии письмо — оно было отправлено из Пикипси, — в котором сообщалось, что Фернандо убит в случайной стычке в гондоле. Вот почему я в трауре. Мое сердце, господин Донован, навсегда останется в его могиле. Я понимаю, господин Донован, что из меня — плохая компания, но ни в ком не могу обрести интереса. Я столь бесцеремонно оторвала вас от веселого общества, от друзей, которые способны улыбнуться вам и развлечь... Вероятно, вы предпочли бы вернуться домой?

Итак, девушки, если вы хотите увидеть, как молодой человек энергично хватается за кайло и лопату, только намекните ему, что ваше сердце покоится в могиле некоего другого молодого человека. Дело в том, что молодые люди уже по самой природе своей являются расхитителями могил. Спросите любую вдову! Необходимо что-то предпринять, чтобы восстановить пропавший орган плачущим ангелам в крепдешине. Ну а мертвецам от него никакого проку, с какой стороны ни посмотреть.

— Я вам так сочувствую, — мягко уверил господин Донован. — Нет, мы пока что не пойдем домой. И не говорите, что у вас нет друзей в этом городе, мисс Конвей: я глубоко соболезную вам и хочу, чтобы вы уверились в моих дружеских чувствах и в моем искреннем сочувствии.

— У меня есть портрет Фернандо, здесь, в медальоне, — поведала мисс Конвей, промокнув глаза платком. Я никогда и никому не показывала его, но вам покажу, господин Донован, так как верю, что вы настоящий друг.

Господин Донован долго и пристально, с неподдельным интересом, всматривался в фотографию, вправленную в медальон, который мисс Конвей раскрыла для него. Лицо графа Маззини было из тех, что вызывают интерес: гладко выбритое, почти что красивое, с проницательными глазами — лицо умного, здорового и веселого человека: из тех, что становятся лидерами в своем кругу.

— У меня есть и большая фотография, в рамочке, она стоит на столе в комнате, — сообщила мисс Конвей. — Когда вернемся, я покажу ее вам. Это все, что осталось мне от Фернандо. Но он сам навечно пребудет в моем сердце, это несомненно.

Неожиданно господина Донована захватила коварная идея: вытеснить несчастного графа из сердца мисс Конвей. Восхищение этой девушкой — вот что подвигло его к действию. Похоже, невероятность сего предприятия отнюдь не угнетала его настроение. Он принял на себя роль сочувствующего, но неунывающего друга и справился с ней столь успешно, что не прошло и получаса, как они уже мирно беседовали за двумя порциями мороженого, хотя огромные серые глаза мисс Конвей все еще были по-прежнему печальны.

Прежде чем распрощаться в холле в тот вечер, мисс Конвей поднялась наверх и принесла вставленную в рамку фотографию, бережно завернув ее в белый шелковый шарф. Господин Донован обозрел ее с непроницаемым видом.