Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

Милые, славные англичане!

В Сибири против большевиков боролись силы адмирала Колчака. Их, как нам говорили, поддерживали американцы и японцы.

Милые, славные американцы и японцы!

На юге к широкому контрнаступлению готовилась Добровольческая армия генерала Деникина, который пользовался поддержкой англичан и французов.

Милые, славные англичане и французы!

Мы были уверены, что большевики потерпят позорные поражения на всех фронтах. Иначе и быть не могло.

Я сам делал подобного рода пророчества в насыщенных высоким эмигрантским патриотизмом стихах. Большинство моих стихотворений начиналось восклицанием «О, Русь!» Эмигрантские дамы, читая их, смахивали слезу.

Строить новую жизнь в чужих местах было очень трудно. Наше воспитание в России нисколько не подготовило нас к полной лишений нищенской жизни, которую нам пришлось влачить в чужих краях.

Но мы испытания выдержали.

Не успели мы порядком обосноваться в новых местах, как мы стали устраивать благотворительные вечера. Мы сами дико нуждались в помощи, но это нисколько не мешало нам устраивать литературно-художественные и музыкально-вокальные вечера в пользу каких-то инвалидов русско-японской войны и жертв красного террора.

Квартиры наши были, в большинстве случаев, чердачные и обычно нетопленные. Поэтому мы любили сходиться группами на чьей-либо квартире и там коллективно обедать или ужинать.

Хозяйкам это даже нравилось. Каждый из гостей приносил с собой что-нибудь съедобное. От избытка чувств и от холода мы быстро напивались, не успев приложиться к продовольствию. У хозяек, таким образом, оставался изрядный запасец на несколько дней. А от скопления людей в нетопленной квартире становилось теплее.

Мы проводили время в спорах о России.

А месяцы шли один за другим. И когда наступил конец двадцатого года, мы увидели, что это также был конец наших надежд.

На смену чаяниям пришло отчаяние.

И мы поняли, как велика трагедия эмигранта.

Всякого эмигранта.

Ему закрыты все пути назад. Он не может вернуться даже к разбитому корыту.

На эмигранстком языке «интимным» называется вечер, на котором присутствуют главным образом его участники и их родственники. Для того, чтобы обеспечить вечеру интимную атмосферу, его устроители снимают помещение на сорок-пятьдесят человек и приглашают тридцать-сорок исполнителей.

Поэт читает свои новейшие произведения, озаглавленные «Петербургский цикл» и написанные им летом предыдущего года, в бытность его в русском пансионе «Ростов-на-Дону». В Петербурге же поэт никогда в жизни не был.

Беллетрист читает длинные отрывки из своей трилогии о русской революции. Названа трилогия «Хождение по мукомольным районам». По утверждению беллетриста, Алексей Толстой украл у него тему для своего романа «Хождение по мукам».

Пианистка играет вещи Скрябина и Рахманинова. Лица, заслуживающие полного доверия, сказали мне, что между эмигрантскими пианистами существует секретный пакт, в силу которого каждый из них обязан исполнять на интимных вечерах только вещи Скрябина и Рахманинова — и при том одни и те же вещи.

Певица исполняет два цыганских романса, одну оперную арию, одну народную песню. Певец исполняет две народные песни, одну оперную арию и один цыганский романс. На бис певица исполняет «На последнюю пятерку», которую полагается петь мужчине, а певец — «И кто его знает…», которую полагается петь женщине.

Это придает вечеру особую интимность.

Собирается русская публика с опозданием приблизительно на час.

Так было, так будет.

Если вечер назначен на восемь часов, публика начнет собираться в девять. Если вечер назначен на половину девятого, публика начнет собираться в половине десятого. Чтобы начать какой-нибудь вечер ровно в восемь часов, его следовало бы назначить на половину седьмого или, в крайнем случае, на семь.

За полчаса до начала в зале сидят три человека: жена поэта, муж пианистки и пожилой господин, поссорившийся с женой и сбежавший из дома.

Устроители вечера обводят трех гостей недружелюбным взором и начинают между собой перешептываться: неужели больше никто не придет, и вечер получится чересчур уж интимным?

Время бежит.

Пианистка начинает перебирать астральные клавиши на ручке кресла. Поэт вступает в оживленную беседу с беллетристом, который презрительно кривит рот: ну, что, мол, этот верзила понимает в литературе. Певица делает вид, что вот-вот сорвется с места и умчится в неизвестную даль, но все же благоразумно сохраняет свое сидячее положение. Певец вынимает из кармана блокнот и начинает делать в нем какие-то исчисления: послезавтра — последний срок для его квартирной платы.