Лев Ларский - Здравствуй, страна героев! [Придурок в КПСС]

Папу она так до конца и называла «хозяином». А когда мама, «хозяйка», умерла, няня поклялась Христом-Богом не бросать меня сиротинушку, пока я не подрасту. И хотя к ней однажды даже сватался пожарник, няня клятву не могла нарушить. Пожарник походил, походил и переключился на другой объект. Впоследствии он заделался большой шишкой, чуть ли не наркомом РСФСР, и няня, я думаю, в глубине души сожалела, что дала ему от ворот поворот.

Первое время в Москве у нас не было своего угла, и мы с моей китайской черепахой Синь кочевали по знакомым. Жили в Даевом переулке возле Сухаревой башни. По Сретенке несло, как из бочки, запахом квашеной капусты, соленых огурцов и тухлой селедки, а в нашем доме пахло подгорелым молоком, кошками и татарами, они жили прямо в коридоре, куда выходили двери всех квартир.

Из всех достопримечательностей старой Москвы самое громадное впечатление на меня производил храм Христа-Спасителя — в те времена самое высотное, выражаясь по-современному, здание столицы.

Слом храма явился для моей няни страшной трагедией. Она утверждала, что когда храм разрушат, придет «антихрист» и настанет конец света. Ее нисколько не утешало то обстоятельство, что на месте этого старорежимного храма, построенного в честь царей Романовых, будет построен новый коммунистический храм в честь Вождя Октябрьской Революции — Дворец Советов, самое величественное сооружение во всей истории. Что он будет выше Вавилонской башни и Египетских пирамид, и он будет настолько гигантским, что с пальца вождя, указывающего путь в коммунизм, смогут без труда взлетать самолеты, пилотируемые отважными сталинскими соколами.

В этой истории мой друг и наставник Карл Маркс, безусловно, оказался прав, ибо события, действительно, повторялись сначала, как трагедия, а затем приняли явно комичный оттенок. Храм Христа-Спасителя сломали, но вместо храма Ленина построили искусственный водоем круглой формы, напоминающий арену цирка с водной пантомимой на Цветном бульваре. И единственно, кто там вздымал вверх палец, был комик Юрий Никулин, а бывшие сталинские соколы, вышедшие на пенсию и сидевшие среди публики с внуками на коленях, бурно хохотали глядя на пантомиму (человечество смеясь расстается со своим прошлым, как сказал мой друг детства Карл Маркс).

Но я, кажется, уклонился в сторону от повествования о моей няне, которая растила меня до четырнадцатилетнего возраста, как говорится, не за страх, а за совесть.

В ее деревне Кобивке Рязанской области, где я не раз проводил летние каникулы, меня чуть ли не считали «своим», деревенским. Я неплохо играл на балалайке, на деревянных ложках, любил петь деревенские песни вместе с няней (это мне на фронте очень даже пригодилось). Песни большей частью почему-то были про участь заключенных (наверно, няня еще тогда предчувствовала свою неординарную судьбу).

Или:

Я больше всего любил песню про зарезанного купца:

Потом няня ушла от нас устраивать свою «жизнь», поступила куда-то работать. Мог ли я предположить, что не в воду канула, а делала секретную военную карьеру.

Я на войне не заработал ни одной лычки, моя няня намного обошла меня в чинах.

Объявилась она только после смерти моего отца в 1966 году, но это была уже не моя прежняя Татьяна Ларина. Кто бы мог подумать: няня стала славным чекистом, старшим сержантом КГБ в отставке! Она уже выслужила пенсию, но без дела не сидела, прирабатывала к пенсии, как приходящая домработница в обеспеченных семьях, у всяких профессоров, писателей, даже у Народного артиста Утесова (полагаю, что появлялась она там в гражданской одежде).

Няню мы приняли с большим почетом. Жена приготовила угощение, выпили за встречу, был устроен домашний концерт в ее честь: старшая дочь Алла исполнила фугу Баха в переложении для фортепиано, младшая Наташа — бессмертного бетховенского «Сурка» на скрипке.

Няня прослезилась.

Уходя няня сказала: «Хоть я и партейная стала, член КПСС, а в церковь опять хожу».

Видать, была не безгрешна в своей должности старшего сержанта КГБ.

В 1930 году папа получил жилплощадь в новом доме на окраине Москвы, «у черта на куличиках» — как выразилась мама. Дом наш находился за Рогожской заставой и Горбатым мостом, на шоссе Энтузиастов.