Михаил Комлев - Доброе утро. Притчи нашей жизни, написанные самыми любимыми и знаменитыми

Вот так в советское время продавщицы любили детей.

Когда я учился в школе, я очень не любил химию, физику, алгебру и геометрию и чаще всего прогуливал эти уроки, потому что они были неинтересные. Педагоги были скучные, и занятия мне в жизни никогда не пригодились. Я даже не знаю, зачем я это изучал? Вот сейчас деньги считаю хорошо, все остальное нет. Как-то с моей школьной подругой Леной Шевченко мы решили пойти в кино вместо двух пар по алгебре. Поехали на автобусе до следующей остановки. Бац – при входе в кинотеатр мы встретили нашего педагога по физике. Он нас и заложил. Нам поставили двойки. Так неприятно вышло.

В советское время, сметана продавалась в разлив, только на вес, и в магазин «Молоко» меня отправили с литровой баночкой. Я пришел в этот магазин, мне налили чего-то, что напоминало больше кефир, а не сметану. Крышечек не было, они закрыли бумажкой сверху, резинок тоже не было. Надо было это аккуратно нести домой. Когда мама открыла баночку и перевернула бумажку, то там было написано: «Клава, сметану больше кефиром не разбавляй, я уже два раза разбавляла».

Как-то во Франции, пересаживаясь с поезда на поезд, когда я отправляюсь в свое имение, я хожу по пустынным станциям, где почти никого нет. Я вижу афрофранцуза, который улыбается во все белые зубы и смотрит на меня пристально. Я думаю – что случилось? Одет как-то странно или какая другая ситуация? Он мне сказал:

– Я вас узнал, вы телеведущий Первого канала.

Так что даже афрофранцузы, и те смотрят «Модный приговор».

Однажды в такси в Екатеринбурге таксист долго и пристально на меня смотрел. Он мне сказал:

– Я вас узнал.

– Не может быть?! Ну и кто же я?

– Вы этот.

– Какой?

– Модельер Юдашкин. Дайте, пожалуйста, автограф для моей жены.

– С удовольствием.

Он мне протянул открытку, я так и написал: «Юдашкин». Ведь она же любит Валентина Абрамовича! Ну и получила его автограф.

Когда-то во Франции, гуляя по променаду на Лазурном Берегу, где очень много русских миллионерш, дамы, часто с красивым говором, кричат мне вслед:

– Это этот, этот пошел.

Я думаю: «Какой?»

– Ну этот, мой любимый, Александр Васильевич Зайцев.

Теперь я знаю, как меня зовут.

Когда мне было лет восемь и я учился во втором классе школы, я уже начал ходить по помойкам. В советское время выкидывали на помойку все то, что представляло собой наследие старого мира: альбомы с фотографиями, старинные кружевные блузки, зонтики, чугунные утюги. И вот как-то на помойке дома, где жил знаменитый клоун и актер Юрий Никулин, стояла доска, прикрытая половой тряпкой. Я ее отвернул. Это была икона Николая Чудотворца XVII века. Так в советское время относились к наследию прошлого. Эта вещь до сих пор у меня в коллекции, наверное, она чудотворная.

В советское время были зоомагазины, наверное, и сейчас они есть. Я просто туда не хожу. И там продавались так называемые степные черепашки. Это были черепашки, которых привозили откуда-то из степей Казахстана. Их сваливали в аквариум очень безжалостно, и они, барахтаясь друг на дружке, старались оттуда вылезти. Наша прислуга в Литве Полька никогда не знала и не могла выговорить слово черепаха, она называла это «чепараха». Но не в этом смысл.

В институте я был довольно хулиганистый, и когда нам преподавали историю русского театра, я всегда приносил черепашку, прятал ее в парту, она медленно ходила и шуршала. Педагог никогда не могла понять, кто же раздражает ее так сильно. Это было весело.

Как-то в Стамбуле на антикварном рынке, куда я часто езжу, я увидел очень красивый петербургский диванчик в стиле ампир. Этот диванчик был вывезен из Грузии и продавался там в очень непотребном виде. Он был черный, очень непривлекательный, но зато на нем была этикетка «Комиссионный магазин № 61, Тбилиси, проспект Шота Руставели». Я его потерял. Ровно через пять лет я его нашел, но уже отреставрированным и красивым. Я его купил, и сейчас эта обретенная вещь находится у меня дома в Париже. Я очень горжусь этим приобретением со стамбульского рынка.