Сергей Е. Динов - Дальнее небо

Но Никитку школа ждала, первый класс, начало, как – никак, учения-мучения на долгие десять лет. Машутку в детский садик собирались отдать, Антонине с Николаем, на работу надобно было вертаться.

Уехали. Глафира долго во след автобусу ладошкой махала, краем платка слезы промокала. Вернулась в избу, дверцу на входе открыла, кухонку мимоходом прошла, и замерла в немой радости: в горнице в утренних сумерках Чудотворец ей явился, туманно сиявый весь такой, первым лучиком солнечным осветленный.

Вот как угадал Николай, сын-то, заранее: принялась старушка истово креститься, поясные поклоны класть. В набожном страхе в горницу не стала входить, прочь попятилась спиной вперед, дверь на замок закрыла и к соседке скорым бегом побежала, тихой радостью поделиться, как Николай Чудотворец к ней в избушку явился. Чудо, стало быть, случилось.

Пока то, да се. Валентину-соседку едва добудилась, та всю ночь на ферме дочери с малыми телятами подмогала, прилегла только под утро. Однако ж, побрела заспанная Валентина из любопытства бабкино чудо глянуть.

В горницу обе сунулись… Но Чудотворца не застали. Ушел, стало быть, Божий Угодник, Глафиру с соседкой не дождался. Стенка у шкафа как была сизой бумагой, выцветшей от времени, оклеена, так и осталась, замасленная, в темных пятнах копоти от керосинки да русской печки.

Расстроилась Глафира, что Угодник ее не дождался, но вида не показала. Побожилась пред соседкой, что было, мол, чудо-явление, вот те крест, было. Трижды в сторону иконы перекрестилась.

Валентина сама верующая была. По воскресеньям, к исповеди и причастию в храм на велосипеде ездила, в поселок, что в шести верстах от их деревни вдоль дубровинской дороги раскинулся. В храме нед ы сь ремонт большой закончили, купола позолотили, узорные кресты поставили. Побеленный пятиглавый собор со свечкой колокольни вновь возродился всей своей древней красотой и величаво возвышался над темными водами озера Мстино вопреки семи десяткам советских лет колхозной разрухи, складской надобности и варварского безбожия.

В тот день заспанная Валентина великодушно простила Глафире недосып и ранний свой подъем. Чаю с каманикой соседки попили. К полудню сговорились да с невеселыми разговорами про тяжкую бабью долю побрели через плотину, в сосновый Бор, по ягоды, – чернику и голубику на варенье собирать. Далеко забрели, аж за Кресты, на Черное болото. Доверху ягод по две корзинки насобирали. Кажись, и впрямь Чудотворец подсобил. Обе усталые, но предовольные из леса вернулись. Глафира больные ноги едва до избушки дотащила, на крылечко присела, расстроилась, что деткам и внукам ватрушки с черникой в русской печи на дорожку не напекла.

На второй день в медпункт на телефон Николай, сын, значится, из Петербурга позвонил, узнать, как, мол, там дела у матери.

Вскоре саму Глафиру к телефону позвали. Чай не в городе жили, все в окр у ге свои, знакомые-перезнакомые с рождения. Деревенские друг дружку привечали и ежели что – подсобить могли. А тут такая малость: старушку с другого конца деревни к телефону позвать. Фельдшерица сбегала, Зинаида, молоденькая, хорошенькая. С ямочками на румяных щечках. Любо дорого посмотреть, полюбоваться. Всем местным ухажерам от ворот поворот давала. Сёму своего, что с деревни Ваваиво, с армии терпеливо ждала. Она-то и позвала Глафиру. Ноги у молодухи не обломались, прогулялась на край деревни. Уж бабка Глаша под вечер ей вареньицем из каманики с благодарностью угостила. Добро на добро, значит, отметилось. Так у праведных людей и положено. Да не всегда получается по нынешним-то злым временам.

Не успел Николай по телефону про здоровье мать спросить, как та про явление Чудотворца заблажила радостно. Зинаида даж растерялась, так на взаправду похоже было. С роду не замечена была старая Глафира в пустых байках-то. Еже ли что говорила, все по совести да по правде.

Посетовала старушка сынку, что Никола Угодник ее не дождался, пока она за Валентиной-то бегала, и пропал.

– Как пропал? – удивился Николай, сын который, по телефону.

– Да так и пропал! – печалилась Глафира. – Стоял у стеночки, седенький такой, нимб зол о тый светился, а как возвернулись в избу с Валентиной, так и след его простыл.

Промолчал Николай, сильно удивился, конечно. Удивление в нем затаилось, но не н а долго. На неделю. Отправили Никитку в первый класс. Дочку Машуню в детский сад Антонина отводила по утрам перед работой, а Николай на субботу-воскресенье опять к матери подался, проведать, стало быть.